Если миниатюры Моголов и японские гравюры коллекционировали лишь единицы прозорливых служащих VOC и эстетическое влияние таких образцов восточного искусства, попавших в Европу, можно было не принимать в расчет, то с дальневосточным фарфором дело обстояло совсем иначе. Еще в XVI в. некоторые его экземпляры привозили в Европу португальцы (через Гоа) и испанцы (через Мексику), однако большая часть партий фарфора продавалась на Иберийском полуострове или в их американских колониях. И именно голландцы первыми начали импортировать китайский и японский фарфор в действительно больших масштабах в Европу севернее Пиренеев. Толчком для этого стал захват голландцами двух португальских каракк — «Сантьяго» близ острова Святой Елены в 1602 г. и «Санта-Катарины» недалеко от Джохора (полуостров Малакка) годом позже. Их груз, состоявший из огромного количества уцелевших китайских фарфоровых изделий, будучи выставленным на аукционе Амстердама, разошелся по весьма высоким ценам, и с этого времени за бело-синим фарфором династии Мин (правила в Китае в 1368–1644 гг.) на несколько десятилетий закрепился термин kraak-porcelein — «фарфор с каракки». Эти торги породили спрос, который VOC тут же поспешила удовлетворить. Уже в 1614 г. изданное в Амстердаме описание утверждало, что фарфор стал «предметом обихода обычных людей», а 26 лет спустя Питер Манди отметил, что «любой дом среднего достатка» имел китайский фарфор.
Этот солидный внутренний спрос оказался превзойденным еще большим объемом товара, реэкспортированного в другие страны, благодаря чему поставки с Дальнего Востока в Северные Нидерланды быстро увеличились. Между 1602 и 1657 гг. голландские восточные «индийцы» завезли в Европу более 3 миллионов единиц китайского фарфора, после чего еще около 190 тысяч фарфоровых изделий из Японии, когда между 1659 и 1682 гг. Китай сотрясала внутренняя междоусобица
[64]. Помимо экспорта в Европу, несколько миллионов единиц фарфора (в основном китайского) было переправлено в Батавию для размещения на рынках Индонезии, Малайи, Индии, Персии и т. д. Как описывал один историк экспортной торговли, «уникального качества китайского фарфора, его водонепроницаемости и чистоты, его практичной красоты и относительной дешевизны» вполне достаточно для объяснения его огромной и непрекращающейся популярности. Почти весь дальневосточный фарфор, импортировавшийся в XVII в., имел бело-синюю палитру, будь он хоть китайского, хоть японского происхождения; однако в XVIII в. разноцветные, одноцветные и эмалированные изделия неуклонно завоевывали популярность на большинстве европейских рынков, хотя в самой Голландской республике бело-синее все еще продолжало задавать тон.
Еще в 1614 г. голландцы начали копировать бело — синюю керамику династии Мин, и через 50 лет гончарные мастерские Делфта производили довольно качественные имитации японских и китайских фарфоровых изделий. Производство знаменитого делфтского бело-синего фарфора продолжалось следующие 150 лет, хотя первый настоящий европейский фарфор был изготовлен в Мейсене (Майсене) в Саксонии в 1709 г. Не все из этих голландских керамических изделий являлись слепым копированием дальневосточных оригиналов, поскольку некоторые делфтские художники по фарфору комбинировали в своей росписи японские, китайские и индийские мотивы. Примерно с 1660 г. и далее они также производили композиции в цветистом китайском стиле (шинуазри), ставшем столь популярным в XVIII столетии. Как ни странно, в 1634 г. голландцы надеялись создать в Японии рынок собственной керамики. Но для воплощения в жизнь этого плана не имелось ни малейших шансов, поскольку японские покупатели желали иметь посуду, подходящую для cha-no-yu — чайных церемоний, и их вкус к этому вдохновлялся эстетическими традициями, которые европейские производители и импортеры вряд ли могли надеяться понять. Как бы там ни было, после мощного расширения японского производства фарфора начиная с 1660 г. надежды эти ушли в небытие, хотя некоторые поклонники cha-no-yu продолжали коллекционировать необычные предметы делфтской и кельнской керамики. Японские гончары, в свою очередь, иногда имитировали делфтскую роспись, которая изначально была скопирована или вдохновлена привезенным с Дальнего Востока фарфором, и, таким образом, колесо искусства сделало полный оборот.
Две характеристики дальневосточного фарфора — дешевизна и то, что его можно было мыть без ущерба для качества, — давали основания рассчитывать и на большой и растущий спрос в Европе во второй половине XVII в. на лучшие сорта индийских хлопчатобумажных изделий и тканей. Также Британская и Голландская Ост-Индские компании импортировали шелк-сырец и шелковые ткани изначально — и не напрямую — из Китая, позднее из Персии (Ирана) и Бенгалии. Примерно до 1669 г. и голландцы, и англичане ввозили в Европу индийский текстиль, но в основном грубых сортов, предназначенных для перепродажи в Америку и Западную Африку, а более тонкие ткани использовались в основном для постельного белья, а не для пошива одежды. Для последних десятилетий XVII столетия стало характерно «индийское безумие», предшествовавшее «китайскому безумию» XVIII в. Директора Британской Ост-Индской компании писали в 1692 г. своим торговым агентам в Бенгалии: «Вы сейчас не можете присылать нам ничего плохого, поскольку все индийское пользуется спросом», на что их голландские конкуренты в Амстердаме могли добавить лишь «аминь». В Соединенных провинциях, как и в Англии, моралисты сокрушались, что «эти текстильные товары из Индии пользуются такой популярностью, что все, от самых именитых модниц до простых горничных, и думать не желают о том, чтобы нарядиться во что-либо иное, кроме индийских тканей». Узоры на этих тканях, расписных и набивных, не обязательно были вдохновлены чисто индийскими мотивами, но зачастую производились по образцам, привезенным из Европы для копирования или переделки индийскими мастерами. На некоторых тканях, произведенных для голландского рынка на Коромандельском берегу — восточном побережье полуострова Индостан к югу от дельты реки Кришна до мыса Коморин, мы иногда даже находим японские мотивы.
В 1697 году Голландская Ост-Индская компания импортировала азиатского текстиля и отрезов ткани на сумму более 5 миллионов флоринов, немногим менее трети которых было произведено в Бенгалии. В этот период Голландская компания все еще опережала свою английскую соперницу, однако в начале XVIII в. последняя вырвалась вперед, и в 1731–1735 гг. EIC приобрела вдвое большее количество шелка, чем ее голландская конкурентка. Успех Британской компании тем более примечателен потому, что в Соединенных провинциях импорт текстиля и отрезов ткани не сталкивался с таким сильным и действенным сопротивлением текстильщиков, как это происходило в Англии. В то время как английские ограничительные законы по такого рода импорту в 1720 г. увенчались полным запретом на ввоз индийских хлопчатобумажных тканей, индийские отрезы тканей, доставляемые голландскими восточными «индийцами», еще целых 30 лет по-прежнему облагались голландскими таможенными тарифами практически наравне с местными «тканями, изделиями и прочим национальным продуктом». В обеих странах стоимость реэкспортировавшихся азиатских товаров значительно превышала то, что поглощалось их внутренними рынками. В то время как EIC находилась под постоянным давлением со стороны производителей сукна, торговцев тканями и политиков, настаивавших, чтобы компания постаралась продавать английские ткани на азиатских рынках, директора VOC никогда не предпринимали особых усилий для того, чтобы поступать таким же образом.
