Разделение обязанностей между персоналом любой отдельно взятой фактории, естественно, варьировалось в соответствии с численностью штата и значимостью конкретного места. Например, некоторые из самых маленьких агентств на Молукках управлялись одним-двумя европейцами, тогда как в укрепленных гаванях и гарнизонных городах их могло находиться несколько сотен. Подробный отчет, приведенный Дэниелом Хавартом относительно голландских факторий на Коромандельском берегу за 1680 г., можно считать вполне типичными и резюмировать следующим образом. Старший торговец или управляющий, Opperhoofd, имел дело с индийскими купцами, заказывал ткани, отвечал за кассу, принимал поступающие наличные средства и уполномочивал кассира делать платежи. Tweede, второй по старшинству, вел гроссбухи, контролировал склады (godowns), помогал определять качество тканей и составлял накладные для их экспорта. Исходящую корреспонденцию должны были подписать оба торговца — руководителя. Третий торговец — если только таковой имелся — использовался для ведения повседневных дел и закупок товара во внутренних районах. Разные помощники, клерки и писцы выполняли свои функции под присмотром старших. Правила гражданского контроля являлись краеугольным камнем службы в обеих «индийских» компаниях. Самую главную должность неизменно занимал торговец, обычно в ранге Opperkoopman — старшего торговца, причем даже в хорошо укрепленных поселениях с сильными гарнизонами, такими как, например, крепость Зеландия на Формозе (Тайване), форт Белгика на островах Банда, Пуликат на Коромандельском берегу и крепость Элмина в Гвинейском заливе.
Голландцы на Востоке в целом не являлись рьяными строителями крепостей и укреплений, как их португальские предшественники, чьи крепости они уменьшали в размерах после их захвата, с целью экономии на гарнизоне и артиллерии, необходимых для защиты их стен. Так голландцы поступили, например, с Кочином и Коломбо, хотя они построили несколько внушительных укрепленных поселений на Формозе (Тайване) и островах Банда, чьими развалинами можно было любоваться еще 60–70 лет назад. Наиболее дорогостоящей — и, как оказалось, наиболее бесполезной — из их крепостей оказалась Наарден в Негапатаме (Коромандельский берег), которая обошлась компании примерно в миллион гульденов и которую прозвали «крепостью со стенами из золота». Более самобытными, чем голландские форты и крепости, были образцы архитектуры Нидерландов у Северного моря, которые они оставили во многих местах своих поселений в тропиках. Самыми выдающимися тому примерами стали Батавия и Ресифи, однако голландцы рыли каналы и прокладывали усаженные деревьями улицы перед своими домами с остроконечными крышами также и во многих других местах. «Сам город, — писал в 1693 г. Дэниел Хаварт о фактории в Пуликате, — весьма приятен. В нем много улиц, включая несколько с домами, полностью построенными на голландский манер и с тремя рядами деревьев перед ними, где не живет никто, кроме голландцев; здесь можно с удовольствием прогуливаться хоть днем, хоть вечером».
В тропиках торговля по своей природе являлась в основном сезонной, особенно в Азии, где морские перевозки осуществлялись маршрутами, проложенными 100 лет назад с учетом переменных муссонных ветров. А это означало, что в торговый сезон на большинстве факторий должна была кипеть бурная деятельность, но, как только суда были нагружены и отправлены, до наступления следующего сезона особых дел здесь не оставалось. Естественно, торговцы совсем не обязательно бездельничали во время так называемого мертвого сезона, или межсезонья. Им нужно было при первой же возможности избавиться от нераспроданного товара, и они старались, насколько это было возможно, подготовить к следующему прибытию сезонных судов товары, отправляемые на экспорт. В таком оживленном промежуточном порту, как Батавия, с 1620 по 1740 г. рабочие часы длились с 6 до 11 утра и с 13 до 18 дня. Тогда же рабочее время для старшего персонала установили с 7 до 11 утра и с 14 до 17 дня, хотя многие служащие, несмотря на неоднократные предупреждения правительства, пренебрегали присутствием на рабочих местах. Однако жизнь на отдаленных факториях и торговых пунктах, у которых после окончания торгового сезона не имелось — или почти не имелось — связи с внешним миром, можно было описать как самую унылую и самую тоскливую из всех возможных рутин. Описанный Тунбергом в ноябре 1775 г. распорядок дня на Дэдзиме после ухода голландских судов в Батавию с некоторыми вариациями применим к жизни во многих более мелких агентствах, где проживало не более дюжины европейцев.
«Европейца, обосновавшегося здесь, можно считать своего рода умершим и погребенным в этом глухом уголке мира. До него не доходят никакие новости — ничего относящегося к войне или другим бедам и несчастьям, поражающим человечество, — даже никаких слухов о внутренних или иностранных проблемах, ласкающих или режущих его слух. Живая душа обладает здесь только одной способностью — рассуждать (если, конечно, она всегда будет владеть такой способностью). Во всех остальных отношениях образ жизни европейца здесь ничем не отличается от его жизни во всех остальных частях Индии (или всей Азии), расточительной и распущенной. Тут точно так же, как в Батавии, мы каждый вечер наносим визит начальнику, предварительно прогулявшись несколько раз вверх и вниз по двум улицам. Вечера эти обычно длятся от 6 до 10 часов вечера, порой затягиваясь до 11 или 12, и представляют собой малоприятный образ жизни, годящийся разве только для тех, у кого нет иного способа проводить время, кроме как вести скучные беседы, попыхивая табачной трубкой».
20 лет спустя капитан Роберт Персиваль писал о голландцах на Цейлоне, что они начинают день с джина и табака, а заканчивают его табаком и джином. В промежутке они очень плотно ели, неспешно прогуливались, соблюдали обязательную сиесту и немного занимались делами. Да и их образ жизни в фортах на Золотом Берегу в Гвинейском заливе и в домах надсмотрщиков на плантациях Суринама в последней четверти XVIII в. мало чем отличался от этого.
Как дополнение к описанному Тунбергом унылому распорядку дня на Дэдзиме можно процитировать схожее изображение ежедневной жизни в Элмине на Золотом Берегу, сделанное голландским поэтом-сатириком Виллемом Годсхалком ван Фоккенброхом (ок. 1633–1675) и опубликованное после его смерти в Afrikaense Thalia — «Африканской Талии» (1682): «…Только представьте себе, что, куда ни глянь, на две мили вокруг вы не увидите ничего, кроме голых бесплодных пустошей, где не сыскать ни листка, ни побега, под которыми можно укрыться от солнца, которое стоит так пугающе высоко в зените, что в самый разгар полдня не найти и полоски тени толщиной хотя бы в палец даже вблизи самого высокого в мире здания. Более того, подумайте, нет ли у меня убедительной причины оставаться в своей келье в крепости, порой по три недели подряд, где меня можно было видеть сидящим вместе со своими двумя черными слугами, от которых валил пар и которые закатывали глаза, а их единственная работа заключалась в том, чтобы резать и измельчать табак и набивать им мою трубку. Таков ежедневный распорядок, пока пишешь или читаешь что-то забавное или развлекаешь почтенных гостей с помощью стакана спиртного, дабы обострить чувства и прогнать меланхолию. Но ничего, проявите терпение! Если здесь плохая земля, то золото очень хорошее; и только это дает мне силы переносить все то отвратное, от чего я страдаю. Потому что в мире нет ничего более бодрящего, что обладало бы таким могуществом; и в этом причина того, почему мной принято решение смиренно все переносить и, пока я нахожусь здесь, потихоньку, сколько смогу выдержать, жить дальше и на несколько лет забыть об удовольствиях мира, словно я уже умер. Ибо здесь нет никаких радостей, помимо внутренних ресурсов вашего собственного разума».
