— Я читала в газете — она пишет вам сообщения, — сказала «дочь Светы».
— Писала… Больше не пишет. И телефон свой выбросила. Правильно сделала. Иначе бы ее сразу нашли. Сейчас это просто.
— Так она не откликается больше?
— Нет. К счастью. Пусть лучше исчезнет. Зачем этот суд? Сеню все равно не вернуть. А грязи выльется столько. И так не знаю, как от нее отмыться теперь… от этой грязи, от крови… Сеня всех тогда на ее день рожденья позвал. А потом я их всех должна была обзвонить. Представляете, что я при этом прочувствовала? Обзванивать, стоя над Сениным трупом, и говорить: «Не приходите к нам. Ира Сеню убила». Теперь они к нам уже никогда не придут. Половина друзей не звонит. Все в шоке, наверное… Надеюсь, они хоть на похороны…
— Ах, какой у вас вид отсюда красивый! — пока Ада Антоновна говорила, «пнутая» Даша успела встать, пройтись по комнате, выбирая подходящую точку, и подойти к окну — оттуда открывался воистину умопомрачительный вид на рыжеволосые кудри деревьев Мариинского парка, на замерший серый октябрьский Днепр и левобережную киевскую даль.
Вид с другой стороны, с Левого берега теперь, увы, был иным. Двадцатиэтажная Крепость победила незыблемую красоту правобережья, где до нее по умолчанию царили лишь золотые кресты и меч родины-матери.
И Даша подумала: не проклятьем ли этого ненавистного дома объясняются беды этой семьи? Если каждый день сотни сотен киевлян клянут про себя каменного уродца, рано или поздно крепость все равно не устоит, взорвется или рухнет, провалится в тартарары — проклятия, они имеют склонность сбываться… и лично она не рискнула бы снимать тут квартиру. В таком доме все равно удачи не будет.
Но вслух она сказала другое:
— Землепотрясный вид… никогда не видала такой красоты!
Вдова бизнесмена повернула голову к окну. Пользуясь моментом, Маша быстро нарисовала указательным пальцем над ее головой защитный Круг Киевиц. Хотя, если Ирина была некромантом, коллекционирующим любящие души, ее названой матери ничего не угрожало — она не любила свою приемную дочь.
— Красивый вид. Да… И она, Ира, тоже так говорила, — сказала Ада. — Единственное, что в ней нормального было — любила этот вид из окна. И аллею к Зеленому театру любила. А в остальном… Звереныш зверенышем. Психопатка. Либо огрызается, либо молчит в ответ на вопрос, либо ходит по дому пьяная. Знали бы вы, как я ее свадьбы ждала. Думала: наконец-то избавимся, пусть теперь Егор с нею мается. Он — мужчина сильный, волевой, он бы с ней справился. Он всерьез о политике думал.
— Он любил ее? — спросила Маша.
— Пылинки сдувал. Оно и понятно. Чем-чем, а красотой эту девушку Бог не обидел. Да и она его вроде тоже любила. Во всяком случае, его она слушалась. Для нас он был уже членом семьи. Теперь мне нужно говорить: «У нас один бизнес»… Семьей мы с ним уже не будем… никогда… Нет больше семьи… Ничего больше нет!
Она вдруг заплакала, горько и искренне, точнее заплакали только глаза — ее застывше-холеные черты лица попытались сдвинуться с места, но не смогли, словно купленная молодость приросла к ней как страшная маска.
— Ничего нет… ничего, — повторяла она. — Спасибо хоть деньги остались. Радуйтесь девушки, пока молодые — в вашем возрасте все бесплатно, — с внезапной истеричной искренностью сказала Ада. — Любовь, веселье — бесплатно… красота, цвет кожи, овал лица без брылей и морщин, волосы без седины… Потом все это будет за деньги. И веселье за деньги, и дружба, и разговоры до утра… знаешь, как мы с твоей мамой в Харькове тогда в молодости до утра на кухне сидели, все говорили и говорили? Теперь все не так… И волосы тебе покрасят, и морщины разгладят, и расслабиться помогут, и поговорят по душам, и развеселят — ты только плати. Парикмахеру, косметичке, массажисту, психологу, аниматору, йогу, дилеру, учителю танцев — любому, хоть из «Танцев со звездами», и они продаются за сто долларов в час. Но бесплатно уже никто с тобой возиться не будет. Вот это, девушки, и есть одиночество. Это и есть настоящая старость… когда без денег ты за месяц-другой превратишься в никому не нужную одинокую злую седую старуху!
Ада Антоновна закрыла лицо ладонью, ее рот замер в конвульсивной и самобичующей ухмылке.
— А как твоя мама… Света… она-то как? Я так и не спросила, — после паузы сказала она.
— А вы позвоните ей, думаю, она вам будет рада… бесплатно, — посоветовала Маша, невольно проникаясь печалью этой малоприятной женщины.
— Так вы говорите похороны завтра? А Егор будет на похоронах? — спросила Даша. — Он вас поддерживает?
— Конечно… Он и похоронами сейчас занимается. Он как-то держится. Не знаю уж как… Надеюсь, она с ним ничего больше не сделает. — Ада Антоновна опустила руки, аккуратно утерла слезы, стараясь не размазать грим под глазами.
— А что она, по-вашему, может с ним сделать?
— Позвонить ему. Если Ира позвонит ему и попросит о помощи… Я его знаю. Он ей не откажет. Не сможет. Он все ради нее, в тюрьму из-за нее сядет, но поможет. Надеюсь, у нее хватит совести ему не звонить. Достаточно она ему жизнь испоганила. Я-то после похорон отсюда уеду. Совсем. В Англию или в Италию… еще не решила. А Егору придется расхлебывать. Жених невесты, убившей родного отца. С такой биографией уже не станешь политиком. Она ему всю жизнь наперед поломала.
Ада Антоновна с неприязнью посмотрела на стоящее рядом на комоде фото в дорогой серебряной раме — там, в другой, уже не существующей реальности жила их счастливая семья. Неестественно молодая Ада, ее рыжеусый улыбающийся муж, рядом с ним, вероятно, Егор — молодой красивый мужчина с уверенным подбородком и светлыми глазами. Он смотрел на свою невесту. Повернувшись к нему, черноволосая молодая девушка тоже запоем глядела на своего жениха. Они могли стать очень красивой парой.
— Это она?.. Ира? — с запинкой вопросила Чуб.
На семейном фото Ирина Ипатина была снята в профиль — и этот профиль был Даше превосходно знаком.
Точно такой же она видела утром на купленной Катей картине «В тихую ночь».
…на купленной ею утром картине «В тихую ночь» девушка в объятиях ангела была повернута в профиль.
Здесь же, в мастерской Котарбинского, Катя увидела третий вариант все того же сюжета — и на нем туманная дева в розовом платье поворачивалась анфас, обнажая невероятное сходство…
— Невозможно! — повторила Катерина.
Ангельская дева была точною копией Ирины Ипатиной — девушки-убийцы, с которой был нарисован Дух Бездны.
Как же так вышло?
Как?
Светлая Дева-ангел и Черный Дух были одним и тем же лицом в прямом смысле этого слова!
— Да, это точно она, и анфас, и профиль, — Катя поставила на диван прихваченную из мастерской Котарбинского картину с ангельской девой и присоединила к ней газету с фотографией Иры.
