Место действительно было колдовское, в «двух шагах» — в двадцати метрах вниз от самого сердца Киева — Парламентской библиотеки, Верховной рады, администрации президента — Город вдруг превращался в лес, в безлюдную чащу.
Языческая красота отчаянно-желтой колдовской киевской осени навалилась на них со всех сторон.
Солнца не было, но желтизна заменяла лучи.
Мир вокруг неприлично походил на страшно-прекрасную сказку
Мир вокруг был желт — снизу доверху. Желтая гора поднималась вверх — к общественному парку, желтая гора падала вниз, дорогу им усыпало яично-желтое золото. Небо почти полностью перекрывали склон горы и кроны деревьев, лишь прямо над головой можно было увидеть небольшой просвет, но и его уже заволок туман. И они словно угодили в середину громадного яйца — с туманным белком и желтком из янтарных листьев.
Тотальная, всеобъемлющая желтизна действовала странно: настроение поднималось, становилось бравурным, точно тебе вкололи дозу витаминов. Или наркотиков! Безлюдность пленяла; ты ощущал себя владельцем бесконечно-туманной оранжевой тайны, спрятанной под самым носом у центрального — официального, президентского, депутатского — Киева.
И было трудно поверить, что в каких-то двух шагах от этой безлюдной тропы начинается центральный Крещатик, улица Грушевского, стоит Кабинет Министров и очередные демонстранты с плакатами, и депутаты привычно жмут пятью пальцами пять кнопок сразу, дерутся и самозабвенно бросают друг в друга дымовые шашки…
— А ты знаешь, что горожане считают Лысой Горой это место? И у них есть доказательство, — шутливо сказала Акнир. — На ее вершине стоит наша Рада, где собирается главная нечисть.
— А внизу, пока в Зеленом театре не открыли клуб, тусовались студенты и сатанисты, — показала осведомленность Чуб. — Хотя я слышала, клуб недавно снова закрыли…
Колдовская тропа не чуждалась людей — пару раз на обочине встречались семейства пеньков. Старший из них был столом, меньшие — стульями. Тропа ждала и привечала гостей, но лишь избранных и самых бесстрашных — любое преступление, случившееся здесь даже в самый разгар дня, наверняка бы прошло незамеченным. Как и встреча любовников…
Из-за поворота показалась еще одна парочка — он и она — девочка в красном вязаном шарфике и забавной шапочке с двумя помпонами-ушками, парень, приобнимавший ее так, словно ведет по дорожке самую ценную вещь на земле. Влюбленные — особые звери, водятся в самых непригодных для жизни местах, ибо сама любовь — непригодна для большого официального мира и нуждается в нычках и тайнах.
И Даша невольно вздохнула «Где ты, моя настоящая любовь?»
И спросила:
— А как по-твоему, Маша и Мир счастливы?
— Считаешь, что нет? — растолковала ее вопрос Акнирам.
— Ну, вроде бы да… такая сладкая пара, да еще и с дитем. Но иногда мне кажется, Маша его просто использует — прямо как некромант души мертвых. Хоть сама Маша этого не понимает, наверное. Думает, что любит его.
— Не любит?
— Не знаю… но что-то в их отношениях не так — слишком они сладкие! Будто они все свои проблемы глазурью сверху залили, чтобы их не видеть во-още!
Чуб подождала ответа. Она не сомневалась: Акнир есть что сказать. Но дочь Киевицы и Помощница Главы Киевских ведьм великомудро промолчала. И Даше пришлось сказать это самой:
— Ты не думай, мне плевать что он — привидение. Я вообще за все формы любви — голубую, розовую, призрачную. Но ведь Мир не влюбился в Машу. Однажды он выпил моей Присухи. Это я случайно приворожила его к ней… потом он умер и оказалось, что это, типа, уже навсегда. Но что будет, если кто-то все же его расколдует? Он будет любить ее?
Парень и девушка исчезли… Акнир остановилась, вздохнула.
— Любые отношения, замешанные на сильной Присухе, опасны. И у каждой привязанности есть два конца. Душа Мира привязана к Маше. Но и Маша привязана к Миру, и еще неизвестно, чья связь сильней — слишком у них все намешано: и Присуха, и смерть, и любовь. Лучше не лезь туда… И нам лучше не отвлекаться сейчас. Мы не на прогулку пришли. Мы ищем Ирину Ипатину. Или ее следы. Иначе, зачем Водяница послала нас в это Провалля?..
Дочь Киевицы достала из кармана дизайнерского пошитого а-ля украинская свитка пальто небольшой зеленый мешочек, а из него — маленькую костяную женскую трубочку, уже заправленную травяной смесью. Осторожно взяла тонкий мундштук двумя губами, чиркнула спичкой… и секунду спустя из трубки выполз тонкой красной змейкой дымок, и по необычному запаху Чуб поняла: это отнюдь не табак и не банальная травка.
Багряная змейка затанцевала, как кобра, исполняющая змеиный вальс под дудку факира. И, сделав несколько «па», вырвалась на свободу — оторвалась от трубки и полетела вперед, указывая им направление пути.
Некоторое время они шли молча.
Неровная горбатая дорога то подбрасывала их вверх, то круто опускала вниз. Порой казалось, что Провалля штормит и у волшебной тропы — качка.
Огненная змеевица оказалась не лишней. Преодолев еще метров двести, они оказались в огромном коконе туманной ваты — в отдельном маленьком мире, оторванном от всех. Теперь их единственной путеводной звездой стала розоватая змейка.
Но Даша Чуб никогда не боялась стрёмных городских нычек и лазов. В том числе и тропы, ведущей к овеянному городскими страшилками Зеленому театру, именуемому в простонародье «зеленкой».
Чем дальше они шли за змеей, тем бравурней был Дашин настрой, тем чаще Чуб радостно пинала ногами ворох листьев, подпрыгивала, напевала, тем лучше понимала, за что Ирина Ипатина любила эту дорогу. Тем больше верила, что убийство приемного отца было страшной, дикой ошибкой! Делом рук неизвестного Ангела зла.
Не может человек, влюбленный в эту колдовскую тропу, — быть таким уж плохим!
Тропа словно с каждым шагом заряжала ее первозданной природной силой.
— Здесь на самом деле есть точка силы, — прочла ее мысли Акнир. — Если Ирина была некромантом, понятно, почему ей нравилось здесь. Место давало ей энергию, — в отличие от Даши, пристрастие Ирины к тропе юная ведьма оценила отнюдь не в пользу последней.
— Я бы тоже любила гулять здесь, если бы рядом жила, — защитила девушку Чуб. — Это значит, что я — некромантка?
— Это значит, что ты — ведьма, — сказала Акнир. — Потому тебе здесь так хорошо. И мне хорошо. А поскольку каждая третья киевлянка обычно потомственная ведь…
— Про потомство расскажешь потом, — сказала Чуб и быстро показала пальцем куда-то вперед.
Огненная змейка тоже метнулась в указанном направлении — вперед и направо, вспыхнула и исчезла прямо над головой пятого человека, встреченного ими на этой бесконечной тропе.
Но в отличие от девушек-готок и вездесущих влюбленных, этот человек казался тут вопиюще неуместным. Он словно только что вышел из Кабинета Министров — темно-синее пальто, дорогой серый костюм, галстук и уже испачканные влажной грязью туфли из тонкой кожи не подходили для прогулок по тайным тропинкам. Зато поза его объясняла многое: он пристроился чуть в стороне от дороги, согнувшись и держась обеими руками за ствол дерева, рядом валялась пустая бутылка водки. Если он выпил ее в одиночку, не удивительно, что он едва стоял на ногах.
