— Бабы́ беснуются! — прокричала Акнир, безуспешно кутаясь в теплую шаль.
— Что-что? — Чуб попыталась перекричать ветер.
— …что-то не так, не по ним!
Киев освещали тусклые газовые фонари, лишь «Гранд-отель», «Шато», «Купеческое собрание», знаменитая кондитерская «Жорж» озарились дивным электрическим светом, сияющим ореолом подчеркивающим их статус заведений для шикарной публики… Прочий Киев тонул в мутной осенней тьме.
Одна радость — идти от цирка до нового дома было недалече. Они свернули на Козиноболотный переулок, прозванный местными улицей Козинкой, — здесь ветер был чуть тише, а вот брусчатка оставляла желать лучшего, грязь от вчерашнего дождя пластами липла к ногам, и из-за первого же угла перед ними образовался сомнительный типчик.
Тьма делала его полустертым, далекий свет единственного на весь переулок фонаря обозначал лишь детали — летнее, не по сезону, канотье на взъерошенной голове, старушечий платок на плечах и недобрый, не предвещавший ничего хорошего взгляд.
— Рупь или в морду! — не без аффектации объявил он печально известную присказку ночных киевских нищих.
В поминальные дни-задушницы Акнир упрямо подавала милостыню всем попрошайкам. «Неизвестно, в каком виде придут к тебе души предков, соберутся туманом, птицами прилетят за окно или в дом постучит толпа калик перехожих, — повторяла ведьма, — потому всем несчастным следует дать хоть грош в эти дни». Но мизерабли, просившие милостыню не при свете дня, а во тьме, и именовавшие себя «свободными художниками», мало чем отличались от обычных воров — отказывать им в подаянии было просто опасно.
— Ты ж моя душечка… ты мне и нужен! — с умилением всплеснула руками Землепотрясная Даша, весь вечер безуспешно пытавшая найти хоть кого-то, на ком она могла бы сорвать злость, скопившуюся после малоприятного общения с Мистрисс и местным «карабасом».
— Хочешь убить его? — немного удивилась Акнир.
— Пока нет…
— Тогда зачем ты назвала его покойником — душкой?
— А он точно — не душка? Не какой-нибудь твой померший дед? — на всякий случай уточнила Землепотрясная.
«Свободный художник» был смущен и собственным ласкательным прозвищем, и их ненавязчивой светской беседой.
— Вы меня не поняли, б…и? Белены объелись? Сейчас будет чик, чик-чирик! — сказал псевдонищий почти задушевно. В его голосе не было ни раздражения, ни злости, ни угрозы, было нечто намного страшней — предвкушение. Он вытянул руку — во тьме Даша не могла рассмотреть, что в ней, нож или лезвие, но внезапно она всей кожей предвкусила его остроту. Потешный на вид мизерабль был опасным!
Дальнейшего не смогла бы предсказать даже Акнир: Чуб молниеносно выхватила из кармана шариковый дезодорант с тирлич-травой для полетов, свернула крышечку и выплеснула его содержимое в лицо мужчине.
Господин в канотье неуверенно оторвался от земли, как наполненный гелием воздушный шарик. Его ноги в истоптанных, покрытых грязью штиблетах поравнялись с лицами двух Киевиц, наполовину оторванная подошва затряслась в воздухе, словно махала им ладошкой на прощание. А-о-у… — нечленораздельно вскрикнул «художник» и стремительно исчез в темном небе.
Ветер быстро погнал его невесомое тело к Днепру.
— Сегодня ночью в Киеве станет больше на одну легенду о ведьмах, с воплями летающих ночью по небу в задушницы, — усмехнулась Акнир.
— Он назвал нас шлюхами!
— Да кроме них по Козинке в такое время никто и не ходит. Это ж их улица.
Словно в подтверждение ведьминых слов, из задворок выпорхнули две помятые «бабочки» — порыв ветра тут же сорвал с одной из них шаль, залез другой под подол, заголив ее ноги до самых чресл. Но за поворотом улицы дома укрыли «сестер Мерсье», словно стеной — стало тихо, и можно было наконец-то продолжать разговор.
— Значит, Мистрисс прибыла к нам на Деды́, — подвела подсчет Акнир. А еще сегодня Великая Пятница. Редчайшая штука — Пятница в пятнице. 28 октября — праздник святой Параскевы Пятницы, занявшей место нашей Великой Матери Макошь. Пятница накануне Параскевы считается Вторыми вратами Дедо́в. Но в 1888 году Пятница впервые за много лет совпала с праздником Пятницы… И в этот день моя мать пришла в цирк в надежде раздобыть заклятие «vele»… Но у нее ничего не вышло.
— Откуда ты знаешь?
— Это просто. Она не умела некромантить по-крупному. Выходит, Третьего Провалля все-таки нет.
— Откуда знаешь?.. а, догадалась! Если бы он был, Кылына нашла бы его. По-моему, ты слишком боготворишь свою мать. Вдруг у нее просто не получилось? А у нас все получится! Неужели ты вообще никогда не слыхала про место исполнения желаний?
— А как же, слыхала… что все это выдумки слепых.
— Погоди… Провалля — так ты назвала тропу под Мариинкой. Может, нам опять прогуляться туда? Она какой Провал по счету? И сколько их всего?
Акнир кивнула:
— Точно мы знаем лишь два — Башня Киевиц, иное измерение, куда может войти лишь Киевица. И, конечно же, Малоподвальная, которую писатель Булгаков не зря назвал в своем романе «самой фантастической в мире улицей» Мало-Провальной. Но слепые, киевляне именовали Проваллям не эту улицу, а место рядом с ней.
— Какое?
— Да, собственно, это, — они как раз дошли до пересечения Козиноболотного переулка с помянутой Малоподвальной, круто устремившейся вверх, на гору, и веда остановилась. — И еще Ирининскую улочку рядом.
— То есть мы сейчас тоже идем по Проваллю? — Даша с проснувшимся любопытством осмотрелась, разглядывая «улицу Желаний». Название было сомнительным, учитывая, что та же Козинка слыла в Городе и улицей шлюх, но Чуб сие не смутило. — Ну а желанье… как оно типа осуществляется? — она пару раз стукнула подошвой ботинка по земле, словно надеясь, что под ногой у нее образуется «кроличья нора», описанная другим дивным писателем. — Есть ритуал какой-то? Что нужно делать? — на всякий случай она даже подпрыгнула пару раз, из соображенья «не провалюсь, так согреюсь».
— А знаешь шутку про колокольню? — хохотнула Акнир. — Ее моя прапрабабушка Милана придумала — она сразу по всем газетам как анекдот разошлась, — рассказывать истории из жизни любимых душечек было обязательной частью празднования Бабо́в-да-Дедо́в. — Она веселая была. Подошла как-то раз к колокольне Софии… а там паломники стоят да дивятся, до чего же колокольня красивая да высокая. А прапрабабка моя говорит: «Высокая? Тю… А хотите я выше подпрыгну? Так дайте мне рубль». Дали ей рубль. Бабуля моя, труболетка, могла бы в небо взлететь… но она просто подпрыгнула, — Акнир сделала невысокий прыжок. — Все возмутились, что она подпрыгнула низко. А бабка говорит: «А пусть ваша колокольня хоть так подпрыгнет!»
Чуб засмеялась — ей нравилось слушать похожие на сказки былички о ведьмацком роде Акнир. И правило вспоминать на задушницы о подвигах и приколах из жизни предков — нравилось тоже.
