— Масонская пирамидка… только очень уж вытянутая, — предположила Землепотрясная. — А может, не геморроиться, прямо у Миши спросить, что он нарисовал и зачем… Где наш хипстер Серебряного века? Когда он обещал за нами зайти?
— После львов… но он уже здесь, сидит в буфете с Анной и ее мужем.
— И с мужем! — со значением повторила Чуб. — И заметь, вовсе не Анна, а ее муж недолюбливает тебя и меня — ревнует нас к Врубелю? Не-а, мы не пойдем к ним в буфет… подождем, пока Миша сам нас найдет. Идем, переоденемся и лучше поглядим на котэ, я их люблю.
— Мамзелечки, вот вы где… — быстрой косолапой походкой в конюшню влетела бородатая Пепита и затрещала, чередуя ирландские, английские, русские и немецкие слова, так часто, что без «логуса» они бы ни в жизнь не разобрали бурнокипящий и пьяный грог ее речи. — Мои милые девочки, вы единственные добры ко мне, я должна предупредить вас, должна вам сказать… ни в коем случае не ходите сегодня домой!
— Почему? — не вняла ее панике ведьма. — Мы за комнату еще позавчера заплатили.
— И где нам ночевать? — опешила Чуб.
— Здесь, на конюшне, на сене, можно неплохо устроиться.
— Но почему мы должны спать в конюшне?
Пепита в волнении протянула им английскую газету «Manchester Guardian» — несмотря на крайнюю измятость, газета была свежей, сегодняшней. И хотя Даша Чуб так и не научилась складно говорить по-английски, читала она весьма бегло, потому проглотила и успела переварить заголовок, прежде чем Акнирам вновь прошептала «логус».
— Что? Джек-потрошитель? — взбудоражилась Чуб. — Ух ты! Я и не знала, что это прямо сейчас… Он тоже, выходит, в 1888 году, в октябре куролесил — аккурат на Деды́-да-Бабы́? Неужели это может быть совпадением? Не помню только, чем он прославился там?
— Первый в мире серийный маньяк-убийца, — освежила ее память Акнир. — Убивал проституток, разрезал им брюхо и изымал органы, в первую очередь женские — матку, влагалище… Предполагалось, что он знаком с анатомией, пользуется скальпелем и является медиком, хирургом, на худой конец мясником или акушеркой.
— Пипец! Вчера было пятое убийство! — вчиталась в статью и оповестила всех Даша. — У них в Лондоне как раз был маскарад… праздник лорд-мэра.
— Вчера — в пятницу 28-го? — кажется, дата заинтересовала Акнирам куда больше, чем сами преступления кровавого Джека.
— Ага… — Чуб с любопытством изучила сенсационную новость. — Монструозис кошмарис! Он выкладывает их внутренности «прелестной» картинкой, как наш Миша стекляшки. А еще он написал письмо полицейским с названьем «From Hell». Письмо из Ада!
— Его не поймают, — печально сказала Пепита и нервно оправила ярко-красное клоунское платье на округлых боках.
— Никогда не поймают, — кивнула Чуб. — Но ты-то откуда знаешь?
— Нельзя поймать Уго.
— Угол? Угол чего?
— Уго… девол Уго. Еще моя бабка рассказывала о нем. Он выходит в дни смерти и ищет грешниц, и жрет их кишки… потому что кишки грешниц, блудниц для него точно сахар — первая сласть. И никто не сможет поймать его, его нельзя даже увидеть — лишь тень, которую он отбрасывает в эти дни в свете луны. Потому всем нам стоит поберечь кишки в эти дни, — Пепита похлопала себя по округлому животу и тряхнула огненно-рыжей шевелюрой. — И лично я буду спать на конюшне!
— Ты считаешь, он покусится на твои сласти? — усомнилась Землепотрясная Даша. — Но ты же не горизонталка… в смысле, не проститутка.
— В цирке святых нет, — философски сказала Пепита. — Будьте осторожны, поступайте как я… У Уго нет власти при свете солнца. Жаль, солнца сейчас осталось так мало.
— Да в чем проблема во-още? Джек-потрошитель в Лондоне, а мы вообще в Киеве? — воззвала к ее логике Чуб.
— Уго везде, где есть Тьма. Я ирландка, я знаю, — убежденно сказала Пепита. — Хотите, я расскажу вам историю сестры мой бабки?..
— Как-нибудь в другой раз.
— Вы не поверили, — сильные крупные руки Пепиты в волнении вцепились в Дашину новую юбку. — Послушайте меня… не вступайте во Тьму! Спите здесь, пока он не вернется назад.
— Куда?
— Туда, откуда пришел — в ад, где он жрет кишки каждый день… но в особые дни ему удается пробраться на землю…
— Выходит, Уго — сам Дьявол?
— Нет, Уго не Дьявол… Уго — тень Дьявола. Сам Дьявол не может пробраться, но когда его тень выходит из ада…
— Все, хватит меня кошмарить! — Чуб резко сунула газету обратно в руки Пепиты и демонстративно заткнула обеими ладонями уши. — Сначала ад, теперь тень из ада… Веселуха сплошная! — веселье отнюдь не наблюдалось на Дашином лице. — Оставьте меня все в покое! — она прокрутилась на каблуках-рюмочках и отправилась прочь, распевая хрипло и в голос, точно пыталась перекричать собственный страх:
Что французик ни взболтнет,
Выйдет деликатно.
Ну, а русский как загнет,
Берегись, понятно.
По-французски — ле савон,
А по-русски — мыло.
У французов — миль пардон,
А у русских — в рыло…
Директор не врал, уверяя, что в цирке Альберта Шумана и без них полный аншлаг. Его программа была сколочена крепко — едва ли не каждый номер был натуральным «гвоздем».
Устроившись на самых дешевых местах, Даша и Акнир с удовольствием посмотрели второй выход конного аттракциона, включая нашумевший номер «Лошадь гоняется за клоуном» — в роли клоуна выступала Пепита, потешно улепетывавшая от белой лошадки.
Пока униформисты готовили манеж к выходу львов и собирали решетки, публику развлекал клоун Клепа, нес околесицу и то и дело, «случайно» оступившись, падал с барьера на манеж. Клепа утверждал, что когда он пьян, падать ему совершенно не больно, потому пить он обязан по долгу службы — исключительно для наилучшего исполнения трюков. Даша же, взывая к его артистическому самолюбию, утверждала, что номер с падениями унизительный, жалкий и его нужно срочно менять.
Козырное местечко в программе — между лошадями и львами, она мысленно облюбовала для сатирических русско-французских куплетов Клепы и мамзельки Коко… И сейчас, глядя на ее напряженное лицо под маленькой шляпкой с вуалеткой, слушая как Чуб напевает под нос «У французов — все салат, А у нас — закуска. По-французски — променад, А у нас — кутузка», — ее «сестрица» заподозрила худшее.
— Не вздумай петь здесь свои куплеты, — не удержалась Акнир. — Куда тебе в сатирики? Ты либо что-то ляпнешь и сразу прогремишь… либо, хуже того, загремишь в участок как политическая, — ведьма старалась быть мягкой.
