— А где дом Гавилюкиной? — Чуб зазывно покрутила купюрой перед оставшейся в ее распоряжении аудиторией.
Хриплая сплюнула и отвернулась, не желая пополнять коллекцию своих синяков.
— Да туточки, рядом, — прокряхтела Проня-1, окончательно утвердив свое первенство, — на Козинке… дом с зеленым крыльцом. Токма он не просто, а тайный. Вроде как она порядочная дама, проживает там с дочками… Легальные они на Ямской.
— На, держи, благо дарю, — сказала Даша и быстро прочитала заклятие, которому ее научила Акнир. — Пусть тебе это и правда пойдет на благо!
— Благодарствуем, красивая барышня, — довольно прочирикала Проня-1.
Небольшой одноэтажный домик с зеленым крылечком и ставенками мало чем отличался от домов добропорядочных обывателей. У входа на лавке сидел дородный мужик с бородой, в картузе, чистой рубахе навыпуск и пиджаке нараспашку — местный швейцар.
— И кем ты им представишься? — спросила Акнир. — Там чужаков не любят.
— Не боись, я мастер художественных глупостей! — сообщила Землепотрясная Даша. — И сегодня я уже была кавалером…
Она подплыла к швейцару, и прежде чем тот успел открыть рот, подмигнула и любовно вложила ему в руку новенький рубль:
— Я к хозяйке по важному делу.
— Ну, а что ж… — довольно прогудел тот, оценивая Дашин бюст. — Отчего ж нет… Проходите.
В сенях витал точно такой же запах кислой капусты, как и в их меблирашках, — учитывая близкое соседство, хозяйка борделя и мещанка Кукушикина вполне могли быть подругами и даже солить капусту по одному рецепту.
На дощатом полу стоял обезглавленный самовар, перед ним — коленопреклоненная служанка в простой рубахе и юбке. Посвечивая босыми грязными пятками, она чистила внутренности самовара с таким почтением, что было ясно — этот медный предмет провозглашен главной ценностью в доме. Рядом на сундуке сидела девочка лет десяти, ее голова в беленьком платочке с узлом под подбородком завалилась набок, глаза были закрыты, а рот приоткрыт — она безмятежно спала.
В гостиной стоял удушливый запах жженых волос, нечистого тела и дешевых духов. Чуб осмотрелась: фикус, мебель из красного плюша, красные обои с букетами роз, лубок с русалками на стене и икона в красном углу — все очень пошло и очень прилично.
— Чего вы желаете? — шагнула к ним дебелая дама — ее плечи и затянутые шелком руки были столь огромны, что при желании она могла бы скрутить разбушевавшихся клиентов без помощи швейцара. Вопрос хозяйки был не слишком любезным, скорее сдержанно-настороженным.
Чуб почесала нос кончиком пальца, чихнула и приняла решение.
— Вы про остров Лесбос слыхали? — с вызовом спросила она.
— А как же, — ответила дама не слишком уверенно.
— Ну, так считайте, что я прибыла к вам оттуда! — объявила Землепотрясная и, не приметив на лице хозяйки признаков завершения мыслительного процесса, резко схватила Акнир за тонкую талию, прижала ее к себе и жарко поцеловала в шею. — Желаю особых увеселений. Женскую, нежную любовь предпочитаю грубой мужской. Затем и пришла. Понятно?
— Вполне, — несколько потеплела хозяйка. — Какую барышню изволите?
— Всех зовите, — с победительным видом Чуб достала из кармана сразу сто рублей — ей порядочно надоело быть «подпольным миллионером Корейко», ограничивать себя во всем, и теперь она воистину насладилась выражением лица хозяйки рублевого борделя. — Кличьте всех барышень. А мы с моей Анютой на них поглядим. Ути, моя душечка-зазнобушка, красотушечка!.. — Чуб слегка наклонила Акнир, точно собиралась продемонстрировать голливудский поцелуй, но вместо этого куражливо сделала своей «зазнобе» козу.
Хозяйка кивнула и удалилась — по дому разнесся ее зычный бас и шаги командора:
— Барышни, в залу… в залу, кому говорят… одеваемся… душимся… шевелитесь, оглобли!
Их оказалось пятеро. Всего минут пятнадцать спустя, выпрямив спины, они сидели в плюшевых креслах — их позы были неестественно неподвижны, а лица так сильно и неумело накрашены, что было невозможно понять, сколько им лет, как невозможно понять, сколько лет куклам с одинаковыми застывшими личиками, пока не заметишь щербины и трещины на их маленьких тельцах.
И глядя на их белила, подведенные брови, глаза, яркие губы, Чуб поняла, что ей — принимавшей любые формы и нравы — не нравится здесь больше всего. Все в этом доме было с перебором: чересчур нарумяненные щеки, чересчур резкий запах духов, точно им пытались перебить иной, нехороший, чересчур отдраенный пол, точно с него полночи смывали вчерашнюю кровь и блевоту. Чересчур услужливые искусственные улыбки девиц… Чуб любила игру, но не выносила неискренности.
— Мои дочери — Ангелина, Анфиса, — представила «семейство» «мамаша». — Младшенькая — Лариса. Кузина Вера и наша прекрасная Нина.
Нина, с истасканным, но красивым и смуглым лицом, производила изрядное впечатление своей яркой наружностью, она пришла в неглиже — черных чулочках до колен, оборчатых панталонах, корсете, с шалью на горделивых плечах. Вера — толстая, как борец сумо, дебелая бабища явилась в костюме матроса (вряд ли так одевались дочки порядочной маман, но та явно хотела угодить особым Дашиным вкусам). Лариса — самая юная, — появилась в темном платье гимназистки с зеленым передником. Ангелина и Анфиса — в нарядных, хотя и несколько смятых шелковых платьях с глубокими вырезами и не слишком свежим кружевом вокруг декольте.
Тем не менее, Даше хватило взгляда, чтобы понять — бедной глазастой малышки с Думской площади среди них не было.
— Это все? — сурово спросила Чуб и заметила, как «прекрасная Нина» украдкой натянула панталоны пониже, прикрывая дыру на правом чулке. — А нет помоложе? Люблю когда свежее, — с видом заправского деспота сказала она.
— А нашей Ларочке всего пятнадцать годков, — указала хозяйка на гимназистку в переднике.
— Значит все?
— Все, как есть…
— Тогда всех хочу! — объявила Землепотрясная Даша. — Люблю, когда меня со всех сторон ублажают. Хорошенечко так… И чтоб кто-то мне при этом пятки чесал, — наскоро сочинила она. — Одна девка одну пятку, а другая — другую. Короче, плачу пятьдесят рублей за всех, и еще столько же, чтоб вас, мамаша, тут не было. Вас не хочу, — капризно уточнила она. — И швейцара тоже. Мужчин я вообще терпеть ненавижу. Мне нужна интимная, доверительная атмосфера, иначе не получу наслаждения. Посидите часок на скамейке на улице, семки полузгайте, что ли…
— Сделаем все, как вашей милости благоугодно, почтем за высочайшую честь! — препираться с Дашей «мамаша» не собиралась — быстро выхватила сторублевую «катеньку», поклонилась и вышла из комнаты, предварительно бросив на девушек свирепый взгляд: не балуйте тут!
— Так, девушки, — начала Чуб. — Быстро рассказываете, правда ли два дня назад сюда прибежала дочка зарезанной проститутки? А то ведь у меня и для вас конфетки найдутся… Но только для той, кто расскажет первой, — быстро, как фокусник, она извлекла из кармана еще двадцать пять рублей.
