«Милой Нине от М. В.» — присовокуплялось к небольшому карандашному наброску.
Выйдя из дома, Даша и Акнир застали «мамашу» и швейцара на скамейке, за чинной богоугодной беседой.
— …и вот взял он ту икону, — говорил швейцар, — перевернул, а там — рожа бесовская!
— Батюшки святы! — охнула и перекрестилась хозяйка.
— Вот тут вот Спаситель Христос намалеван, — швейцар выставил свою большую ладонь и ударил по ней, — а на другой стороне доски, — перевернул он руку, — под тряпицей, сам Демон-Сатана, искуситель. И знающие люди сказывают, много икон таких по Киеву ходит, целую артель сатанисты проклятые создали. И на иконах бесовских тайная надпись имеется: «Будешь три года мне молиться, а потом я за тобой приду!»
— Ужасти… ужасти какие вы, Петр Парфенович, рассказываете, — испуганно заквохтала и закрестилась «мамаша».
«Ужас — это то, что в твоем доме творится, старая сука», — притом прямо под иконой Спасителя», — злобно подумала Чуб.
— Это ж как получается? — продолжил швейцар. — Добрый человек покупает икону Христа, и сам не зная того, молится Демону-Сатане с копытами. А в аккурат через три года тот Демон придет за ним, схватит и потащит прямехонько в ад. И Аким Филиппыч, тот, что нынче фонарщиком служит, сам это видел… Он при барине раньше большом состоял. И его хозяин купил такую икону, а через три года жену свою порешил и дочь порешил, и себя порешил — всю семью порешил, и руки на себя наложил, точно бес в него вселился… выходит, пришел за ним нечистый! А все почему?
— Почему? — шепотом повторила «мамаша».
— Все потому, что нынче в Киеве праздник святой — 900 лет крещения Руси… оттого-то всякая темень и зашебуршила, чтоб не дать чистым душам в рай попасть.
«Вы реально решили, что при вашей профессии попадете в рай? — офигела от их самомнения Даша. — Да для таких, как вы, бесовские иконы во-обще без надобности! Интересно, кстати, а что за иконы-то?»
— Чего только не бывает на свете, — протянула Гавилюкина. — Вот у меня на днях вышла история, тоже про пекло. Приходит к нам в дом богатый мужик… не помню, откуда прибыл, то ли с Полтавы… не помню… I він мені каже… — легко перескочила на «малоросийское наречие» она. — А чи постилися ваші дівчата на Дев’яту П’ятничку? Бо чув я якось від одного колдуна, якщо жінка не постилася на Велику П’ятничку, піхва, що нас породила на світ, може затягнути чоловіка назад — у самісiньке пекло… Слыхали такое?
«Піхва?.. у пекло?»
Землепотрясная Даша повернулась к Акнир с круглоглазо-вопросительным взглядом, но ведьма что-то тихо невнятно заворчала в ответ, мол, дай дослушать сначала.
— Все верно, все верно! — поддержал полтавского гостя швейцар. — А вот с тем, кто все Двенадцать заветных пятниц знает и чтит, и двенадцать пятниц постится, никогда ничего худого не будет, — важно изрек он. — Особенно коли «Сказание о пятницах»
[8] иметь и за святым образом в доме хранить.
— У меня порядочный дом, и сказание есть, и «Сон Богородицы», — раздулась от самомнения «мамаша».
Даша Чуб поморщилась и подошла к хозяйке «порядочного дома».
— Я не нашла то, что хотела, — прямо заявила она. Она умела вдохновенно врать, но западло как-то стало ломать дальше спектакль перед теткой, скупающей чужих дочерей. — Мне сказали она у вас. Такая молоденькая, дочь убитой Ирки Косой. Еленой зовут.
— Что же вы сразу не сказали-то, а? — недружелюбно нахохлилась хозяйка, интуитивно почувствовавшая, что Даша каким-то макаром обвела ее вокруг пальца. — Ее в другой дом взяли.
— В какой?
— Не знаю… мне деньги были нужны, а не адрес. Я ей письма слать не намерена. Приехал один господин, дал деньгу, да девку забрал… и адью! Может, на содержание взял, может, нет. Хотите, на Ямской поищите. Только долго она там не задержится. Она как о смерти мамани узнала, совсем плохая стала — точно с ума сошла, ревела, дрожала. Как с такими мехлюзиями ее к гостям выпускать? И все бежать пыталась… Хорошо, что я сбагрила. Некудышняя девка была. Больно нервная. Такие не живут долго. И дохода с них — кот наплакал, — завершила она…
…и получила от Даши увесистую пощечину по толстым и дряблым щекам с нехорошим румянцем.
Акнир остановила встрепенувшегося было швейцара столь убедительным ведьминым взглядом, что тот только крякнул и сел на место.
— Забыла сказать, — недобро добавила Чуб. — У меня еще и садистические наклонности имеются.
От середины Козинки они свернули не на левую Мало-Провальную, а пошли направо — вверх к Ирининской улице, чтобы взглянуть на остатки помянутой трижды Ирининой церкви. Здесь дорогу им преградила свадьба. Впереди шли жених и невеста в нарядном венке, драповом белом пальто, обшитом золотым снурком, и красных сапогах на вершковых подковах. Две кумушки вели под руки уже очень довольного жизнью отца семейства в казацком жупане с широким поясом. Веселые румяные молодки несли на вытянутых руках рушники с хлебцами.
Рядом с «сестрами Мерсье» у дощатого забора застыли, пережидая процессию, два кума, в серых свитках и барашковых шапках. В глазах их плескалось веселье, а удушливым запахом их смазанных дегтем сапог можно было распугать всех чертей в аду.
— До Дмитра дівка хитра, а по Дмитрі хоч чобіт нею витри! — громко крикнул один из них в сторону невысокой угрюмой девицы в конце свадебной процессии.
Судя по неподобающе похоронному виду «дівчини» на фоне веселой свадьбы, бедняжке не удалось выйти замуж в этом осеннем сезоне.
— До Дмитра дівка хитра, а після Михайла — хоч за шкандибайло! — подпел второй кум.
— …а по Дмитрі стріне собаку й питається: «Дядьку, ви не з сватами?»
Непросватанная девица в сером пальто и желтых сапожках опустила голову еще ниже и ускорила шаг. Взявшись за живот, два куманька одновременно зареготали.
– І чого смієтеся, га? — внезапно влезла в их разговор баба в платке и шерстяной клетчатой плахте. — А я кажу, і після Дмитра пізно вже весілля гуляти.
— Дурню кажеш, Секлито! — отмахнулся куманек. — Сватів після Дмитра не можна вже засилати — то правда. А весілля гуляти можна аж до Пилипівського поста.
— Я дурню кажу?! А чи не казав ще дід Свирид, що Дмитро святий землю ключом запирає? А як запре, то нікому вже не слід семя кидати, ані в землю, ані в жінку!
