— Все не так просто, — ответил он словами Акнир. — Я никогда не был там. Не видел ада и, возможно, никогда не увижу. Я всегда был привязан к Маше Присухой, любовным заклятием, которое ты наложила на меня.
— Прости.
— Не извиняйся. Маша считает, что эта привязь — проклятие. Но, я уверен, оно и спасло меня от ада. Я словно отказался умирать. Когда я умер, все что меня волновало — любовь. Моя любовь была жива и жила такой полной жизнью, что ее энергии хватило и мне. И теперь я благодарен тебе за такую смерть.
— Так ты избежал ада? — воспряла духом Землепотрясная. Это была лучшая новость дня! — Потому что я привязала твою душу! И Бог не смог наказать тебя?
— Открою тебе секрет, Бог никого не наказывает, мы преотлично справляемся с этим заданием сами. И пресловутый Ад — это не наказание. Ад — это наше отражение в зеркале.
— В смысле?
— Давай договоримся, есть Ад… и есть ад. Ад с пламенем, сковородками, чертями, ад как одно сплошное страдание — думаю, твоя Мистрисс права, существует и он. Но есть ад поменьше — место, куда попадают все, кому не удалось угодить в рай. Точнее не место, а места, у каждого оно свое… Свой маленький дом после смерти. Ты же знаешь, что гроб-домовина означает дом? Моим домом стала любовь к Маше. Поскольку то, что мы чувствуем в момент смерти, то, чем мы являемся в момент смерти, — и становится нашим домом.
— То есть, если человек испытывал в момент смерти страх, боль…
— Он и после смерти будет жить в этом страхе и боли, как в клетке.
— А если хотел убить… он после смерти будет убивать?
— Скорее мучиться жаждой крови. Для убийства призраку нужна реальная сила, а она есть не у всех. Те, кто обладает ею, часто защищают своих живых потомков, помогают своим последователям, становятся духами-защитниками. Таких духов — покровителей городов, семей и людей в древности называли Демонами.
— Демон — это душа, — подтвердил Даша. — Душа, которая обрела после смерти силу, равную плоти. И все Демоны — бывшие люди… и наш Демон тоже?
— Возможно, и он.
— И ты… Мир, ты ведь Демон? — она помолчала, немея пред открывшейся истиной. — Ты — Демон! И давно уже стал им! Я не скажу Маше. Это вряд ли понравится ей…
— И еще большинству из умерших не удается уйти далеко от собственных домов, — кивнув, как ни в чем не бывало, продолжал Красавицкий. — Потому в невидимом мире так много неприкаянных душ. При жизни они так и не поняли, что есть нечто лучше их дома, их маленького достатка, маленьких желаний, они никогда не смотрели при жизни на небо и не узнали, что есть нечто выше… и, скорее всего, не узнают об этом и после смерти.
— И после смерти тоже есть жизнь?
— Порой очень насыщенная, — улыбнулся Мир Красавицкий. — Мир мертвых столь же многообразен, как мир живых. Как и в мире живых, здесь есть самое глубокое адское дно, есть и райски счастливые. Но большинству после смерти просто паршиво… или никак… Некоторые и вовсе не замечают своей гибели, так же, как, по сути, не замечали и жизни, лишь существуя, подобно животным. Даже мы с тобой, Киевица и Демон, знаем ничтожно малую часть реального мира, с его океанами, горами, странами, материками. Точно так же и, будучи мертвым, я знаю крайне мало о мире мертвых… Я не могу обещать тебе, что ты никогда не отправишься в ад. Но, если хочешь избежать его, сделай так, чтобы тебе было уютно и гармонично в собственном доме. Не в этом, — показал он на Башню Киевиц. — И даже не в этом, — хлопнул он ее по колену. — Тебе должно быть уютно в собственной душе.
Потому что и ад, и рай — это всего лишь наше отражение в зеркале.
— Боюсь только, что я уже видела свое отражение, — Даша опечалилась, припоминая персональный портрет: пьяное лицо, обнаженная грудь, задранная юбка, страшный вихрь между ног. — Я видела кусок своего ада… Я — это ад!
— Тогда стань своим раем, — просто сказал Мир Красавицкий.
Глава десятая,
заманивающая нас на легендарную улицу Ямскую
1 ноября, по старому стилю, 1888 года, Кузьминки
Сдержать обещание и убить Акнир в тот же вечер не получилось, и на следующий — тоже.
Веда исчезла, провалилась в Провал, а вместе с ней провалился и Врубель — во Владимирском соборе, куда Даша наведывалась за день по несколько раз, о нем не слыхали.
Другое убийство всколыхнуло весь Киев — когда утром 1 ноября горожане прочитали заметку «Наш Джек-потрошитель» об убийстве пятнадцатилетней проститутки Елены, дочери другой убитой проститутки — Ирины.
Тело девушки нашли на Козинке, пустое и обескровленное, лишенное органов, похожее на старый изрезанный мешок. Ее почки и печень, матка, селезенка и сердце были выложены рядом изысканным узором.
И Киев взорвался страхом… «Думские девчата» ходили теперь не попарно, а большими компаниями, и жались друг к дружке. Переполох накрыл цирк. Особенно, когда все узнали об исчезновении юной Акнир, пропавшей где-то на темных улицах Города в одну ночь с несчастной Еленой.
Впрочем, как раз всеобщее убеждение, что той же ночью мамзелька стала жертвой кровавого Потрошителя, позволило ее старшей сестрице Коко сохранить работу.
Вечером 1 ноября ей впервые пришлось выступать одной, но уже промчавшаяся по Киеву дурная слава жертв Джека и слова шталмейстера, сказанные в преддверии канкана на шесте «…к огромному несчастью нашему сегодня пред вами выступит лишь одна из сестер Мерсье. Вторая исчезла при известных всем вам трагических обстоятельствах…» — лишь усилили ажиотацию публики, и успех у Коко был пуще прежнего.
— А ведь говорила я ей, не вступайте во Тьму, — вздыхала Пепита, которую Чуб пригласила переодеваться в свою персональную уборную. — Как крест ей выпал, я сразу сказала, могилка ее ждет… и как же так вышло?
— Не знаю. Она выбежала из собора… Я за ней. А ее уже нет, — честно поведала Даша.
В тот день ей хотелось как можно скорей добраться до своих меблирашек и основательно поразмыслить о прошедшем и будущем, но возле уборной ее уже поджидал господин Альфред Шуман, высокий, облаченный в великолепный цилиндр и длинный черный плащ с белой подкладкой — неумолимый, как сама смерть.
— Все билеты на завтра распроданы, все зелают видеть сестру зертвы Jack the Ripper, — сообщил он. — А завтра вечером вы исполняете канкан а-ля натюрель.
— Разбежались… спешу и волосы назад! Мими нет. А лично я на танцы без трусов не подписывалась, — отрезала Чуб.
— Не зелаете? — процедил директор. — Тогда…
«…можете считайте себя свободной», — ожидала услышать она.
И ошиблась.
— …Тогда мне придется принудить вас к исполнению этой гимнастической безделицы. Если потребуется, я заставлю вас силой!
