Через две недели Лизиного заточения, ближе к Пасхе, погода наладилась. Небо вновь стало синим, а сильное апрельское солнце за сутки высушило грязь. В городе началась пора субботников. С неухоженных газонов веселые студенты сгребали в мешки прошлогоднюю листву и мусор. Дворники в оранжевых жилетах трудились во дворах, приводя в божеский вид детские площадки и чахлые палисадники под окнами горожан. При взгляде на всеобщее оживление жить становилось радостнее. Даже Елизавета подумывала, выйдя с больничного, посадить цветы под окнами своего офиса.
В дом Мерцаловых вернулась няня, и Лиза почувствовала облегчение. Пару дней она еще оставалась дома, следя за самочувствием близнецов. Но после того как режим детей вернулся к обычному, они стали с аппетитом кушать и гулять во дворе, Дубровская поняла, что может позволить себе поездку в город. Прежде всего она после долгого перерыва навестила следователя и выяснила, что ничего нового за время ее отсутствия не произошло. Но это было на первый взгляд…
– Вы знаете, мы тут назначили еще одну экспертизу, – сказал вдруг сыщик. – Ничего особенного. Просто направили на исследование волос, который обнаружили на шапочке, предположительно принадлежащей Ушакову.
– Постойте-ка, – изумилась Дубровская. – О какой шапочке речь?
– Об обыкновенной черной спортивной шапочке, которая была в ночь нападения на голове злоумышленника.
Лиза оторопело смотрела на следователя. Ей казалось, что за время своего вынужденного отсутствия она безнадежно поглупела. Ей было известно, что никакой черной спортивной шапочки на месте происшествия обнаружено не было. Это был один из моментов, на которых она собиралась строить защиту Ушакова. Катя Серебровская говорила четко: разбойник был в шапке! Но у Ушакова такого предмета одежды в тот вечер не обнаружили. Откуда же он взялся теперь, спустя почти полтора месяца после происшествия?
Следователь понял ее замешательство.
– Ах, вы же не в курсе… Шапочку нашел в парке муж потерпевшей, Серебровский. Она зацепилась за ветку, наверняка во время драки. Там и осталась. Видимо, осмотр места происшествия произвели некачественно. Что ж, такое бывает.
– И вы признали шапочку вещественным доказательством? – удивилась Лиза.
– Разумеется. Я по ходатайству потерпевшего провел повторный осмотр места происшествия и изъял шапочку. Я ее осмотрел и обнаружил на внутренней стороне человеческий волос. Теперь дело за малым: провести экспертизу и подтвердить, что волос принадлежит Ушакову. С этим, мне кажется, накладок не будет. С дактилоскопией нам не повезло, но эта находка должна выстрелить в цель!
Дубровская не стала спрашивать, кому это «им» не повезло. Она была слишком подавлена. В защите Ушакова и без этого было немного обнадеживающих моментов. Сейчас ее лишали еще одного.
– Когда Серебровский обнаружил шапочку? – спросила она тихо.
– Недели две назад.
Две недели назад… Аккурат тогда, когда она засела с близнецами дома.
– Он не говорил, что заставило его пойти и обследовать место происшествия еще раз?
– Не знаю, милая Лизавета Германовна. Не знаю, – улыбнулся сыщик, разводя руками. – Может, Серебровский проходил мимо. Они ведь живут неподалеку. Может, специально пришел на это место, чтобы, так сказать, воскресить в памяти события. Он очень сильно переживает за жену, вы это видели. Кстати, состояние Екатерины Андреевны стало удовлетворительным, и ее выписали домой.
– Рада за нее. Ей пришлось немало пережить.
– Да уж… Бедная женщина! У нее вид человека, которому не слишком везло в жизни. Не могу понять причины. Серебровский производит впечатление преуспевающего мужчины. Это не так мало для счастья, верно?
Дубровская не была расположена рассуждать о составляющих женского счастья. Ее беспокоило обнаружение новой улики обвинения, и она уже думала, чем это обернется для Ушакова.
– А вы не думали, что та шапочка, которую изъяли на месте происшествия, вовсе не принадлежит Ушакову? – задумчиво спросила она. – Откуда, если подумать, ей там взяться? Вы хотите сказать, что шапка месяц болталась на ветке дерева, и никто ее не взял?
– Ничего не могу сказать. Но я далек от мысли, что Аркадий Александрович подбросил ее туда специально. Ведь вы так не думаете?
Дубровская отрицательно покачала головой. Вряд ли бы Серебровский стал этим заниматься. Позиции обвинения были слишком сильны и без того.
– Ну, вот видите! Значит, в чем-то мы единодушны, – улыбнулся сыщик. – А принадлежала ли шапочка Ушакову или ее забыл в кустах еще какой-то бродяга, нам даст ответ эксперт. Поверьте, никто не собирается фабриковать улики против вашего клиента. Кстати, вам никто не мешает предоставить следствию доказательства защиты.
Последняя лукавая шпилька пришлась прямо в цель. У Елизаветы не было пока никаких доказательств защиты. В пользу Ушакова говорила только ее интуиция. Но интуиция, как уже поняла Лиза, дама ненадежная. Еще недавно она нашептывала Дубровской нечто противоположное.
– Полная чушь! – высказался по поводу находки Серебровского Ушаков, которого Лиза решила навестить в следственном изоляторе. – На мне не было никакой шапочки. Тот парень с ножом действительно был в шапке. Но он смылся быстрее, чем я успел его задержать. Не стал бы он возвращаться на место своего паскудства только для того, чтобы повесить шапку на ветку.
– Если это не ваша шапочка, стало быть, опасаться нам нечего. Значит, волос тоже принадлежит не вам, – просто сказала Дубровская, хотя где-то в глубине души у нее все-таки оставались кое-какие сомнения. Ушакова вряд ли можно было назвать человеком, к которому испытываешь безграничное доверие. Он был многократно судимым вором-рецидивистом. Про таких, как он, говорят, что он прошел огонь, воду и медные трубы. Верить ему на слово могла бы лишь легкомысленная дурочка. Дубровская себя таковой не считала, хотя признавала, что фокус с кошельком произвел на нее впечатление.
Они сидели в следственном боксе – крошечном помещении, обстановку которого составляли стол и табурет, намертво прикрученный к полу. Сам Ушаков находился, как зверь, в клетке под замком. В его распоряжении имелось около метра площади бокса. Понятно, что сидеть в положении, когда коленки упираются в решетку и нет возможности встать и сделать для разминки пары шагов, было физически непросто. Ушаков во время разговора несколько раз вставал, разминая затекшие ноги и руки. Дубровской в этом смысле было легче. Она находилась на свободе. И хотя ее взгляд упирался в окно, за которым не было видно ни неба, ни улицы, одна сплошная кирпичная стена, Лиза знала, что спустя час она выйдет на нагретую весенним солнцем улицу, вдохнет аромат пробуждающейся земли и будет счастлива. Однако здесь, в холодных казенных стенах, выкрашенных в безобразный зеленый цвет, времен года не существовало. Здесь время текло по-особенному.
– Не верю я этому Серебровскому, – говорил Ушаков. – Мне он сразу не понравился. Как пить дать, что-то намухлевал с этой шапкой.
