– Вы что же, считаете, что я говорила следователю неправду?
Дубровская ответила не сразу. Она немного поколебалась, но в конце концов решила, что дамочка сама напросилась к ней с визитом, и не будет большим грехом сказать ей то, что адвокат давно уже поняла.
– Вы не лгали, в этом я совершенно уверена. Но вы могли ошибаться.
– В чем же я могла ошибаться, по-вашему?
– Вы опознали Ушакова. Это и было вашей ошибкой.
– Разве его не было на месте происшествия?
– Был. Но он появился позже, уже после того, как вы лишились чувств. Вы не могли его видеть.
Катя смотрела на адвоката во все глаза и не произносила ни слова.
– Вспомните еще раз, – попросила Дубровская. – Вы можете описать того мужчину, который на вас напал?
Серебровская пожала плечами.
– Меня об этом просили, наверно, уже тысячу раз. Боюсь, мой рассказ давно стал заезженной пластинкой. Сколько бы я позже об этом ни думала, не могу вспомнить ничего нового. Темная куртка, шапочка на глаза. Большая темная масса. Вот, пожалуй, и все…
– Негусто, – вздохнула Лиза. – Под такое описание может подойти любой мужчина. Достаточно надеть на него куртку и шапку. Вы можете вспомнить что-либо конкретное: цвет глаз, например, форму носа, наличие усов, бороды, шрамов на коже? Быть может, у него отсутствовал передний зуб или были видны золотые коронки? От него своеобразно пахло? Как он говорил? Картавил, шепелявил, вставлял в речь своеобразные словечки? Это все может пригодиться.
– Я понимаю… Но я ничего не помню, – беспомощно пробормотала Катя. – Определенно могу сказать лишь, что усов и бороды у него не было, равно как и шрамов. Хотя там было так темно… Шапочка у него была надвинута прямо на глаза. И мне почему-то кажется, что глаза у него были темного цвета. Хотя сейчас я уже ни в чем не уверена. И еще…
Она прикрыла глаза, словно стараясь припомнить события той роковой ночи. Лицо ее исказилось гримасой не то боли, не то отвращения. Было понятно, что воспоминания ей неприятны.
– Стойте-ка, – бормотала она, не раскрывая глаз, вся в плену прошлого. – Он говорил так… хрипло. Ну словно у него болело горло. И от него пахло чем-то несвежим. – Она содрогнулась.
– Ну, ну, – тихонько подбадривала свою собеседницу адвокат. Ах, если бы она умела подстегивать память! Или владела приемами гипноза! В любимых Лизой детективах психотерапевт вводил пациента в состояние гипнотического транса, благодаря чему картины прошлого воскресали в памяти пациента с необычайной точностью. Но подобное искусство адвокату было недоступно.
– Все! – выдохнула клиентка (или уже пациентка?), открывая глаза. – Больше ничего не помню.
Итак, все, что они имели, помимо куртки и шапки, – это хриплый голос и несвежий запах преступника.
– Ну, может, уточните, европейское или азиатское лицо было у вашего ночного грабителя? – спросила Елизавета почти умоляюще.
– Там было темно, – напомнила женщина. – Вы же не хотите, чтобы я придумывала.
Нет, конечно. Дубровская этого не хотела. Она попыталась сообразить, какую выгоду может получить из новых сведений. Ушаков, совершенно точно, не хрипел. В его речи не было ничего особенного. Но вот запах… Дубровская попыталась вспомнить ощущения своего обоняния при общении с Ушаковым. Тщетно. В памяти не запечатлелось ничего примечательного. Что же могла иметь в виду Серебровская? Запах плохо мытого тела, пота? Несвежего белья? Водочного перегара вперемешку с запахом сигарет? Где-то она даже читала о том, что некоторые внутренние болезни проявляют себя зловонием. Бывали в криминалистике случаи, когда виновного «вычисляли» именно по характерному запаху, который запоминал потерпевший.
– Если бы вам предоставили образцы запахов, могли бы вы определить, какой из них вы ощущали при близком контакте с преступником? – спросила Дубровская.
– Думаю, я могла бы попробовать, – ответила Катя, но в голосе ее не прозвучало уверенности.
Могла бы попробовать! Дубровская представила, каким бы стало лицо следователя, заяви она ходатайство об опознании обвиняемого по запаху! Сыщик и без того уже проявлял недовольство, когда адвокат вела себя слишком активно. Ему было невдомек, почему Лиза за скромный гонорар от государства пытается доказать невиновность особо опасного рецидивиста. Его отношения к Ушакову не изменил даже случай с пропажей кошелька из кармана, разве что после этого он стал еще более подозрительным. Должно быть, ему казалось, что вор выставил его дураком, да еще и в присутствии дамы. Прощать насмешки над собой было не в его манере.
– Никак не могу взять в толк, почему я не могу забрать назад заявление? – продолжала недоумевать Серебровская, не замечая, что Елизавета погружена в раздумья. – Слава богу, теперь я почти здорова. Материальных претензий у меня тоже нет. Разорвали сумку? Шут с ней. Она и без того была не новой. В кошельке денег было немного. Что еще? Ключи, помада, носовой платок? Не представляют ценности.
– Это все вещественные доказательства, которые следователь приобщил к делу, – проговорила Дубровская машинально. – Их вам вернут сразу же после приговора.
– Да вы совсем не слушаете меня! – недовольно заметила Катя. – Я как раз говорю о том, что все вещи, которые у меня изъяли, не имеют для меня ценности.
– Нет, я вас как раз слушаю, – заверила ее адвокат. – Я, например, заметила, что вы забыли назвать этот ваш баллончик… аэрозоль… как его? Что-то, что вы принимали от бронхиальной астмы. Сдается мне, что эта штука в критический момент бывает на вес золота.
– Да, это точно, – согласилась Катя. – Удивительно, что из всех вещей, которые были у меня в сумочке, пропал именно ингалятор. Нашли все, даже заколку для волос и ключ от почтового ящика. Но лекарство пропало.
– Откуда вам это известно? – насторожилась Дубровская. Этот факт не оглашался до окончания расследования, до момента, когда обвиняемому и защитнику предоставят для ознакомления все материалы дела. Информация, которой владела потерпевшая, могла оказаться полезной для защиты.
– Но мне же показывали сумочку и все мои вещи! – ответила Серебровская. – Мы все осматривали и даже составляли протокол.
– Вы указали, что аэрозоля нет?
– Я сказала об этом следователю, но он ответил, что это ерунда. Возможно, флакон просто в спешке выронили. Следователь заверил меня, что мой обидчик получит сполна.
Как это было на него похоже! «Не имеет отношения к делу». «К чему это?» «А что, по-вашему, это доказывает?» Мелочи могли играть важную роль, а могли не играть никакой. Вот, например, пропавший ингалятор. О чем это говорит? Да ни о чем. Одна из сотни вещиц, хранящаяся в дамской сумочке. Но только Катя Серебровская могла сказать, что она для нее значила. О том, что какой-то там баллончик с лекарством может оказаться дороже любых денег, преступник, конечно, не догадывался. А вот Аркадий, муж Кати, который знал о страданиях супруги, готов был вцепиться в горло обидчику, поскольку тот едва не лишил бедную женщину шанса на спасение.
