Когда произведение было готово, Екатерина опять впала в лихорадочное возбуждение. Она отослала рукопись в издательство и всю последующую неделю после этого замирала от ужаса, слыша телефонный звонок. Ей казалось, что ответ будет скоро. Она нервничала, когда ее беспокоили по пустякам. Сестра Маруся звонила, чтобы опять занять денег. Родители спрашивали, как ей живется, и мама долго сетовала на то, что дочь оставила работу. Звонили из ЖЭКа, из химчистки. Кате казалось, что самый важный в ее жизни звонок она пропустит, потому что линия окажется занята. Умом она понимала, что если ее труд и в самом деле является редким сокровищем, ее найдут и достанут хоть из-под земли.
Через пару недель, когда ждать стало совсем невмоготу, она позвонила сама. Собрав самообладание в кулак, представилась, но ее имя, равно как и название ее произведения, для телефонного собеседника не значили ровным счетом ничего. Ее долго перекидывали с телефона на телефон, пока трубку не взяла женщина с усталым голосом. Она долго искала Катину рукопись и наконец вынесла вердикт:
– Язык хороший, стиль превосходный. Но простите, дорогая, что это за жанр? Мемуары? Поток сознания? Боюсь, что читателю это будет неинтересно. Конечно, вы могли бы переработать рукопись под жанр детектива или авантюрного романа…
Детектив? Но что Катя смыслила в преступлениях и расследованиях? Ее не интересовали приключения Шерлока Холмса, умозаключения Пуаро и достижения комиссара Мегрэ. Ей претило тратить свой литературный талант на описание кровавых драм. Ей казалось малопочтенным занятием смаковать в своих романах подробности преступлений.
– Но вы могли бы попробовать себя в жанре женского романа, – подсказала дама из издательства. – Я думаю, это бы вам удалось лучше всего.
Женский роман?! Катя едва не фыркнула в трубку. Это что еще за жанр? Розовые слюни, вылитые на бумагу? Милые женские книжки с сердечком на обложке и эмблемой из двух целующихся голубей? Романы, где на пятой странице написано примерно следующее: «Он впился в ее губы неистовым поцелуем. Ее глаза цвета сапфира смежились в невыносимом блаженстве, и мир вокруг перестал существовать…»
– Скажите, а Льва Толстого можно назвать мужским автором? – ни с того ни с сего брякнула она.
– Простите?.. – опешила женщина. – Я вас не поняла.
– Тут и понимать нечего, – разозлилась Катя. – Если есть «женские романы», значит, где-то должны быть и «мужские». Но я о них никогда не слышала. Льва Толстого читают в равной степени и мужчины, и женщины.
– Ну знаете ли… – обиделась собеседница. – Вспомните, где вы, а где Лев Толстой. Вам ни за что не опубликовать эту вашу писанину. Я хотела лишь помочь советом…
В трубке раздались короткие гудки. Терпение доброй женщины лопнуло.
Катя была так расстроена, что в первые минуты не могла даже плакать. Ее мечта, к которой она стремилась половину своей сознательной жизни, вдруг разбилась вдребезги. Реальность была безжалостна к ней. «Люди не читают такие книги, – повторяла она как заведенная. – Людям интересны детективы и любовные романы». Пропади все пропадом! Ей хотелось кричать, топать ногами, обвинять всех и вся. За что? За то, что ее мама всегда переключает каналы туда, где идет реалити-шоу. За то, что ее угрюмая сестрица хранит у себя под подушкой томик пошлейшего любовного романа. За то, что ее безголовые одноклассники не читали классику и предпочитали списывать друг у друга сочинения.
– Да не расстраивайся ты так! – сказал ей вечером муж. – У маститых писателей тоже не всегда все получалось с первого раза. Попробуй другое издательство.
И Катя попробовала. Но после месяца мытарств ответ был все тот же. В одном из издательств вообще потеряли ее рукопись, и у Серебровской не хватило силы духа потребовать, чтобы ее труд нашли и оценили как должно. Она уже все для себя поняла, и осознание того, что ее литературные экзерсисы никому не нужны, повергло ее в прострацию. Она двигалась по дому как привидение, что-то машинально делала: ходила на рынок за продуктами, мыла, чистила, скребла, но глаза ее были пусты, губы плотно сжаты, словно она только что перенесла потерю близкого человека. По сути, так оно и было. Катя потеряла надежду.
– Да переделай ты свой роман! Делов-то! – посоветовал Аркадий, изрядно уставший от безрадостного вида своей второй половины. Он явно не видел в случившемся драмы. – Вставь в сюжет пару-тройку убийств, и всем будет интересно.
Катя уставилась на него в немом оцепенении. Она не могла поверить своим ушам. Ее муж, так долго поддерживавший в ней веру в успех, теперь предлагал то же, что и равнодушные тетеньки в издательствах! Предать мечту ради того, чтобы увидеть свое имя на обложке карманного издания!
– Ни за что, – сказала Катя. – Ты слышал меня? Ни – за – что!
– Ну как хочешь, – пожал плечами муж. – Я хотел как лучше…
Он ушел спать, а Катя впервые за все время залилась горючими слезами. Она оплакивала свою надежду, свое нерожденное дитя – книгу, свои мечты, которым не суждено сбыться. Она оплакивала свое одиночество.
За радостными хлопотами по благоустройству дома, за написанием книги она как-то не сразу поняла, что осталась совершенно одна. Аркадий совсем отдалился от нее. Теперь у него была новая интересная работа в банке, новые знакомые, новая дорогая машина. Да и сам он приосанился, приобрел твердую поступь и уверенный взгляд человека, делающего успех своими руками. Он занялся бизнесом, причем весьма эффективно. Предприятия оформлял на Катю и любил в шутку повторять, что теперь она настоящая бизнес-леди. Правда, все это было только на бумаге. Серебровская ничего не смыслила в деловых вопросах, и ее мало интересовало, откуда в их семье берутся такие деньги. Зарплата в банке была достойной, но все-таки не такой большой, чтобы позволить себе пентхаус в новостройке. Аркадий нанял строительную фирму, и та, согласовав с хозяином смету и дизайнерский проект, начала ремонт. Катя, глядя на все это, только диву давалась. Ей казалось, что хоромы с дорогущей отделкой предназначены для какой-то другой жизни. В самом деле, зачем им пять комнат, если их только двое? Гостиная, столовая, спальня, кабинет, комната для гостей! Немыслимое роскошество для бездетной пары. У них даже гостей не было, которых можно было бы поселить в специально для этого предназначенную комнату. Родители Кати, пару раз навестив дочь, предпочли через два дня уехать. Зять не выносил посторонних. Светка по привычке еще забегала к ним в гости, но уже не решалась вступать с хозяином в спор открыто, как было раньше. Она признала его превосходство, но завидовать подружке не спешила. Теперь она говорила, что Катю заперли в золотой клетке. Вид у Серебровской и вправду был как у затворницы. Она почти не похудела от переживаний, зато глаза лишились блеска. Она перестала заботиться о себе и своем гардеробе. Зачем? Если ее видел только муж. Пару раз она еще заговаривала с ним о ребенке. Красивый мальчик или чудесная дочка могли бы утолить боль в ее сердце. Но Аркадий постоянно отвечал, что еще не готов к отцовству.
– Вспомни, как было в тот раз, – говорил он, состроив страдальческую мину. – Во второй раз я этого не перенесу.
