И что бы он себе ни вообразил, все развеялось как дым. Его разум был пуст, тело горело. У нее не имелось абсолютно никакого навыка, и она никогда ничего подобного не проделывала с мужчиной, однако это самый замечательный эротический опыт в его жизни.
Ведь она это делала только для него. Это и есть настоящая близость, нечто особенное, имеющее значение только для него, с ним такого никогда не случалось. Он и не надеялся. Она хотела его так, как никого и никогда в жизни.
Щедро одаривала его. Давала гораздо больше, чем он заслуживает. Ее неопытные руки двигались в едином ритме с губами и языком, доставляя ему удовольствие. Так женщина сделала бы для своего любимого, а не для похитителя. Не для человека, который приказал ей встать на колени и удовлетворить его орально, будто так и надо.
Он больше не мог контролировать себя. Запустив пальцы ей в волосы, заставил ее поднять голову.
— Не так.
Она поднялась с колен, покачиваясь, он притянул ее к себе и снова подарил жгучий поцелуй.
Потом повалил на кровать, издавая стоны наслаждения от прикосновения ее обнаженного тела. Она невероятно мягкая. Совершенная. Нежная. Прекрасная сверх всякой меры.
Не для него.
И он чувствовал себя форменным преступником, удиравшим с места идеального преступления. Это чрезвычайно приятно — владеть чем-то слишком прекрасным, он этого недостоин. Возможно, другие мужчины и почувствовали бы вину. Но не Фелипе. Ведь он настоящее чудовище. И она знала это. И тем не менее желает его.
Он спустился к ее груди, провел языком по соску, втянув его в рот, посасывая. Она застонала от удовольствия.
— Почему ты хочешь меня?
Она посмотрела на него, в темных глазах появилось выражение полного замешательства.
— Что?
— Ты слишком хороша для меня. Слишком мягкая. Почему тебя ко мне влечет? Это неразумно. Я должен быть тебе противен. Ты что, не понимаешь? Я плохой человек. А ты — хорошая девушка. Очень хорошая. Мягкая, хрупкая. И все же набросилась на меня. Это безрассудно.
— Ты попросил меня, — объяснила она. — Я на тебя не набрасывалась.
Вот так просто.
Он принялся за другой сосок, она снова застонала и выгнула спину. А потом он отпустил ее.
— Ты со мной. И мне нужно знать причину.
— Тебе никогда не приходило в голову, что в тебе есть то, чего нет у меня? Ты жесткий, а я мягкая. Ты опасен, иначе говоря, отрицательный персонаж, не так ли?
Она прикоснулась к его щеке, а он, поймав губами ее руку, прикусил зубами за палец.
— Есть немного.
— Может быть, я слишком правильная, и для равновесия мне не хватает твоей отрицательной энергии.
Он раздвинул ей бедра, чувствуя, насколько она податлива.
— Тебе нужна моя темная сторона.
Тяжело дыша, она обхватила его за плечи.
— Да.
А ему нужен свет, исходящий от нее. Но он не озвучил это, поглощенный процессом. Дюйм за дюймом проникал внутрь ее, медленно и осторожно, опасаясь сделать больно. Но опасения быстро исчезли, когда он больше не смог сдерживаться, ощутив насущную необходимость раствориться в ней. Слиться с ее светом.
Тьма стала его постоянной спутницей, зато сейчас он будто стоял на краю пропасти. И только она удерживала его от падения.
Забыв обо всем, Фелипе уткнулся ей в шею, и его настигла вспышка наслаждения, которое могла дать ему только Брайар. Ее ногти впились ему в кожу, сладкий стон, так приятный уху, вырвался у нее из груди. Прижавшись к нему, она достигла пика наслаждения, громко вскрикнув и оставив глубокие следы от ногтей у него на спине.
Следы их свидания невозможно было скрыть. Беспорядок. Прекрасный хаос. Он нашел свою принцессу.
Нет. Свою королеву.
И пока ее тело сотрясали судороги, он, синхронно получая собственное удовлетворение, бросился во тьму, зная, что ее свет останется с ним, когда он упадет на дно.
Следующие несколько дней прошли в бурной деятельности. Брайар почти не видела Фелипе в светлое время суток. Зато ночью! Что это были за ночи!
Да, они проводили вместе каждую ночь. Если она была в своей комнате, он настигал ее там. Он хотел ее и занимался с ней любовью по несколько часов. Находя на ее теле чувствительные точки, о существовании которых она и не подозревала.
Правда, утром Брайар всегда просыпалась одна, мучаясь подозрением, будто он с ней и не засыпал. Дожидался, пока она провалится в сон, и просто уходил.
Были мгновения, когда она остро чувствовала одиночество. Разлуку с матерью. Если бы вернулась в Нью-Йорк, она смогла бы поговорить с Нелл об этом. В общих чертах. Конечно, она бы не стала посвящать ее во все детали отношений с Фелипе.
Щеки горели.
Она не знала, как относиться к этой ситуации. Иметь физическую близость с мужчиной, от которого следовало бы держаться подальше.
Когда Брайар пыталась думать о своей прежней жизни, до появления Фелипе, та представлялась призрачной. По какой-то причине последние недели в Санта-Милагро оказались такими красочными и насыщенными, что умудрились вытеснить прежние воспоминания.
Просто фокус какой-то. Будто Фелипе наложил на нее волшебное заклятие. Хотя она и не верит в магию. Точнее, не верила до тех пор, пока не выяснила, что принцесса, а потом оказалась перенесенной в чужую страну прекрасным, но властолюбивым принцем.
Невероятно, но факт. В чужой стране, в непривычной для себя роли ей стало гораздо комфортнее, чем когда-либо. Не только потому, что она занималась образовательными программами, разработкой грантов и схем финансирования для учреждений культуры, каталогизацией произведений искусства из музеев, которые были закрыты в период правления короля Доменико.
Искусство всегда заставляло ее чувствовать себя живой, правда, было и нечто большее. Фелипе не требовал от нее ничего, кроме того, чтобы она принимала его сторону и находилась рядом, когда ему хотелось насладиться ею. И не требовалось, чтобы она вела себя определенным образом, играла роль совершенства или тихони. Фелипе нравилось заводить ее, он наслаждался проявлением активности в постели. Когда Брайар думала об этом, ее щеки начинали гореть.
Она разбирала произведения искусства, находившиеся в дальних комнатах дворца. Там было много интересных артефактов, хотелось рассортировать их, пригласить оценщика, чтобы узнать их истинную ценность.
Она изучала историю новой родины, пытаясь представить обстановку, в которой создавались эти произведения. Выяснилось, что периоды мира и процветания были гораздо короче, чем времена деспотических режимов. Однако творцы создавали прекрасные шедевры даже в смутные времена.
Во дворце хранились в основном личные коллекции. Портреты прежних правителей и их родственников, драгоценности и короны, запертые в хранилище. Брайар хотела, чтобы все это было выставлено, а не пылилось в закрытых комнатах. Фелипе, казалось, было все равно, поэтому она действовала по собственному усмотрению.
