Фелипе оставался для нее загадкой. Иногда приятный и обходительный, а потом вдруг грубый и агрессивный. Любителя порядка, следящего за своим внешним видом, в ночь смерти отца вдруг обуяла страсть к хаосу и разрушению, направленному в том числе и на нее.
Брайар чувствовала, что щеки стали еще горячее. Еще раз глубоко вздохнула и обратила внимание на картины, сваленные у стены. Переворачивая и рассматривая их, нашла пейзажи и натюрморты в позолоченных рамках. Как вдруг среди них обнаружился портрет незнакомой женщины, очень красивой. Черные волосы были собраны в пучок, губы изогнулись в полуулыбке. Казалось, она скрывает порочные тайны. Женщина напомнила Фелипе.
— Что ты делаешь?
Она подпрыгнула от неожиданности.
— Изучаю предметы искусства, как мы и договаривались. Делаю описи для музеев.
— Это не искусство. — Его тон был странным.
Она нахмурилась.
— Это картина.
— Это моя мать, — бросил он жестко.
Она посмотрела на картину, потом на него.
— Вообще-то я поняла.
Он улыбнулся.
— Правда? А мне казалось, мы с ней не похожи.
— Так и есть, — сказала она мягко, не уловив его настроения. Попытка отследить эмоции и чувства Фелипе походила на желание удержать горстку песка в руке. Казалось, вот он, на ладони, но одно движение, и все, высыпался, а ладонь пуста.
— Я бы предпочел, чтобы ее вещи остались здесь.
— Я не знала, что это вещи твоей матери.
Он кивнул.
— Да. Думаю, к ним никто не прикасался со дня ее смерти.
— Сколько тебе было лет, когда она умерла?
— Семь.
Он пересек комнату и подошел к окну, снабженному решетками. Она знала, что их ставят, чтобы избежать несчастных случаев, и почему-то подумала об этом именно сейчас.
— Она умерла здесь, — сообщил он.
— Она была больна?
— В каком-то смысле. Во всяком случае, не совсем в порядке, это точно.
Она промолчала, поскольку с некоторых пор заметила: если Фелипе хотел о чем-то рассказать, он рассказывал, а если уж решил молчать, принуждать его было бессмысленно. К нему нужен иной подход.
Она опять вспомнила, как они вели себя недавно. Он жестко взял ее за запястья, держал руки у нее над головой. Сейчас грубая щетина покрывала его подбородок, и ей это понравилось. Брутальный мужчина.
Он прижал ладони к стеклу, она заметила, что он смотрит на свои манжеты. И опять промолчала. Собирая о нем информацию буквально по кусочкам. С момента, когда впервые увидела. Он очаровал ее, затронул глубинные струны души. Почему? Это необъяснимо. Разве что, казалось, он нуждается в ней.
Всю жизнь она нуждалась в людях, ее окружавших. Вела себя правильно, старалась быть хорошей, чтобы оправдать чужие ожидания.
Он нуждался в ней так, что даже похитил ее. Возможно, с помощью столь странных умозаключений она старалась его оправдать.
— Мои манжеты были не идеальны, — оправдывался он.
— Что?
— Все началось с этого. Я никогда не слыл безупречным, как мой отец. И он винил в этом мать. Требовал недостижимого совершенства. У меня не было нянек, отец настаивал, чтобы мать сама ухаживала за мной. Иначе на что еще она была годна?
— Как ты узнал об этом? Ведь неправильно, когда маленький мальчик становится свидетелем родительских ссор.
Злая улыбка промелькнула на его лице.
— Отец хотел, чтобы я был свидетелем того, что он делает с матерью. Если я плохо вел себя, он давал пощечину матери у меня на глазах. И, наоборот, наказывал меня за ее проступки. Видишь ли, гораздо больнее видеть, как твоя мать пострадала из-за того, что ты, к примеру, заговорил в тот момент, когда нужно молчать. Она всегда была очень деликатной. И сбежала от него. Улетела как птица.
— Она бросила его?
— Выпрыгнула из окна. — Фелипе ударил по стеклу. — Вот почему здесь решетки. Думаю, отец не хотел, чтобы кто-то другой из его семьи погиб подобным образом. Это плохо отразилось бы на его репутации.
Фелипе сказал это бесстрастно, но у Брайар перехватило дыхание от горя и сочувствия матери и маленькому мальчику, на глазах которого разыгралась трагедия.
— Мне очень жаль. Не понимаю, как ему это сошло с рук. Он мучил вас обоих. А как же общественное мнение?
— Все думали, что это несчастный случай. И конечно, мой отец следил за тем, что писала пресса. Поэтому никто не задавал вопросов.
— Значит, никто не знал. Никто ничего не знал.
— Да, — сказал он жестко. — Для страны, для мира нужно было делать вид, что все хорошо.
— Какое отношение это имеет к твоим манжетам? — Она давно заметила, что он постоянно их поправляет, запомнила это навязчивое движение с первой встречи.
— Был прием на государственном уровне. Мой отец должен был присутствовать там со своей семьей. Мои рукава были закатаны. Мама пыталась защитить меня. Отец направил свой гнев на нее, ударил ее. Снова и снова. А потом она подошла к окну. И вышла из него. — Он нахмурился. — Я хотел последовать за ней. Но подумал, что это небезопасно. Хотя не понимал почему, ведь мать выпрыгнула. Я осознал все гораздо позже.
У нее пересохло в горле, она не могла произнести ни слова. Фелипе внимательно посмотрел на нее.
— Ты шокирована?
Брайар прижала руку к груди.
— Да. Страшная история. Должно быть, это было ужасно. Ты видел ее, видел свою маму.
— Да. Теперь ты понимаешь, почему я так ненавижу отца. Он отвратителен, Брайар.
Она молча кивнула, с трудом сглотнув. Ее удивило, что он находится в этой комнате, стоит около окна. Если бы она пережила нечто, никогда не смогла бы сюда войти.
— Тебе интересно, как я себя чувствую здесь. Со мной все в порядке. Возможно, тебе это покажется странным. Так показалось бы любому нормальному человеку, имеющему сердце. Но у меня его нет. Я его вырезал себе много лет назад. Потому что опасно испытывать чувства. Если ты чувствуешь, тебя можно сломать. Мой отец пытался это сделать. Заставил меня приходить сюда. Сказал, что не позволит мне стать мягче, слабее, не разрешит создать здесь святилище матери. Сейчас, когда у меня появилась реальная власть, я расскажу всему миру о его преступлениях, перепишу учебники истории. Дело не в комнате. Это всего лишь четыре стены и окно. Дело в моих воспоминаниях, а они всегда со мной.
Впервые Брайар действительно увидела монстра внутри его. Память и ужасы, которые он пережил. Этим обусловлены его безумные поступки. Но это совершал не он. Она видела перед собой маленького брошенного мальчика, пережившего то, что не предназначено для него, и который наивно полагал, что может улететь в окно вслед за матерью.
