Вдруг адмирал выпучил глаза, словно пытался изобразить из себя бородавочника, и схватился за грудь, как если бы с ним случился сердечный приступ.
— Что такое? — пробормотал он и, судорожно сглотнув, прибавил: — Что здесь происходит?
Ответ на адмиральский вопрос представлялся совершенно однозначным. Из разрушенного города навстречу составу бежали аборигены, а с развалин храмов доносились призывные возгласы жрецов.
— Назад! — воскликнул Парртс. — Задний ход! Сэр, надо уносить ноги!
— Никогда! — прорычал Дубби. — Мы не нарушим расписания. Почта будет доставлена в срок! Адмирал прибавил скорость.
— Да вы спятили! — взвыл Парртс. — Какое расписание? Какая почта?
Его причитания не возымели успеха: Дубби не желал ничего слышать, поскольку, похоже, и впрямь сошел с ума; судя по всему, адмирал страдал ярко выраженной манией величия.
Окутанный клубами пара, издавая непрерывные гудки, паровоз, за которым, естественно, следовали вагоны, устремился вперед. По всей видимости, катастрофы было не избежать.
Впрочем, вскоре выяснилось, что Парртс несколько преувеличил опасность. Аборигены отличались некоторой хрупкостью сложения, их копья были не слишком остры; вдобавок, им, как ни странно, не пришло в голову разобрать пути, что лишний раз доказывало ущербность сознания инопланетян по сравнению с человеческим.
Состав, все убыстряя ход, промчался через уничтоженный город под градом копий и грязных ругательств. Пассажиры прильнули к окнам вагонов, с ужасом наблюдая за тем, что творилось снаружи. В следующее мгновение поезд очутился за пределами инопланетного города и покатил дальше по долине.
Населенных пунктов больше не попадалось, если не считать возникавших порой руин на тех местах, где когда-то стояли фермы, однако адмирал, по-видимому, решил не рисковать: он вел состав на максимальной скорости.
Показалась широкая река, через которую был переброшен мест, напоминавший очертаниями лондонский Тауэр-бридж. Только теперь, оказавшись на значительном расстоянии от разгневанных аборигенов, Дубби нажал на тормоз. Поезд остановился.
Адмирал кинулся в свой личный вагон, чтобы посоветоваться с врачом. Тот прописал Дубби замену крови и настройку метаболизма, а лейтенант Фом поднесла адмиралу стакан антаресианского грога со льдом. Дубби стиснул стакан дрожащими руками, запрокинул голову и залпом проглотил половину огненной жидкости.
— Парртс, — выдавил он, — что все это значит?
— Аборигены, адмирал. По-моему, им не понравилось, как ПУК обошелся с их городом.
— Пораскинь-ка своим вшивеньким умишком и попытайся объяснить мне, с какой стати ПУК поступил подобным образом.
— Слушаюсь, сэр. ПУКу сообщили, что Околесица необитаема, несмотря на мое предложение провести сначала разведку, — отрапортовал Парртс. Он прослужил в армии достаточно долго для того, чтобы усвоить великий жизненный принцип: главное — собственная шкура, а товарищ пусть заботится о себе сам. — Полковник и профессор Шлек высмеяли меня, хотя я, сэр, старался убедить их изо всех сил.
— Я не верю ни единому слову! Вы все трое пойдете под трибунал и будете расстреляны из атомной пушки! Но первым делом нам необходимо выбраться отсюда. Пожалуй, дам-ка я задний ход.
— Не глупи, дружочек. — Стайрин пощекотала адмирала под подбородком, чтобы поднять боевой дух. — Знаешь, я была в хвостовом вагоне и заметила, что аборигены наконец взялись за ум и стали разбирать колею.
— Вот как? Ах ты, бесеночек мой ласковый! — пробурчал Дубби и шлепнул девушку по руке. — Не распускай рук, пока мы не выпутаемся; мне сейчас не до того. Вызови по рации пару линкоров. Я хочу домой!
— Ничего не получится, сэр, — возразил Парртс, намеренно приводя самые простые доводы. — Мы не захватили с собой рации, чтобы не нарушать очарования эпохи.
— Что-что? Какой идиот сморозил этакую глупость?
— Вы, сэр. Вы сказали, что раз на настоящих паровозах раций не было, то и нам она ни к чему.
— Выходит, ошибся, но ни за что этого не признаю! Во всем виноват ты, Парртс! Тебя казнят, как только мы выберемся из лужи, в которую ты нас посадил. Что же нам делать?
— Можно ехать дальше. Выбора у нас все равно нет. К тому же на месте будущей шахты должен совершить посадку бот, который доставит проходческую технику На нем мы и улетим.
— А иначе никак?
— Нет, сэр.
— Тогда поехали, — проговорил адмирал, сокрушенно вздохнув. — Я, пожалуй, надену парадный мундир со всеми орденами. Надо вдохновить остальных.
Он снял куртку машиниста, а заодно — накладные плечи и мускулы, без которых, тщедушный, с пивным брюхом, что нависало над ремнем, производил не слишком внушительное впечатление. Правда, плечи вернулись, когда Дубби облачился в китель. Стайрин помогла ему одеться, а оказавшись за спиной адмирала, закатила в притворном ужасе глаза, после чего устремила горящий взор на Парртса. Тому пояснений не требовалось; температура тела рядового подскочила сразу градусов на двадцать, и он стал лихорадочно прикидывать, как бы очутиться наедине с девушкой в самом укромном уголке и не вылезать оттуда как можно дольше.
— Если ты, Парртс, думаешь о том, в чем я тебя подозреваю, то можешь считать себя РМом, что на армейском жаргоне означает «разжалован и мертв»; впрочем, жаргон тебе, должно быть, известен.
— Сэр, я думаю о поезде, — возразил Парртс, однако возражение получилось не совсем убедительным, поскольку голос рядового сорвался на писк.
— Неужели? Это из-за поезда ты так разволновался, что запел фальцетом?
— Меня тревожат аборигены, сэр. По-моему, с ними нужно держать ухо востро. — Голос Парртса наконец-то зазвучал, как полагалось. — Так что, сэр, трогаемся?
— Нет. Тут мы более-менее в безопасности; вдобавок, вот-вот наступит ночь. Мы продолжим путь на рассвете, когда сможем различить, куда нас несет. Полагаю, мы вполне можем угодить… э-э… еще не в одну столь же любопытную переделку.
— Знаете, сэр, ваш ПУК — глупец из глупцов. Ему приказали двигаться, и он себе прет…
— Ладно, ладно, я все понял. Созовите мой штаб. Надо выставить часовых. Кстати, пришлите сюда моего повара: пусть приготовит что-нибудь этакое, чтобы я мог слегка отвлечься. Лейтенант Фом, деточка, после ужина надень платьице попрозрачнее, принеси килограммчик гашиша и пару трубочек, и мы с тобой забудем о всяких неприятностях…
Впечатление было такое, что именно слово «неприятности» накликало беду. Едва адмирал произнес его, как все началось по новой. Что-то с грохотом обрушилось на крышу вагона, затем донесся пронзительный вопль. Парртс подскочил к окну, а Дубби проворно спрятался под стол.
— Что там? — прохрипел он.
— Летучие твари, сэр, а на них отвратительные аборигены. Они пикируют на поезд, бросают…
— Бомбы?
