«Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны…
Молотов не мог не знать, что пасквили на Советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер? Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей, особенно после того, как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям? Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе такое право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?..
До вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем…
Я вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму, но копии ему не передавать».
Тройка пригласила Молотова и напомнила ему все ошибки, которые он допускал в последние дни. Товарищи по политбюро суммировали:
«Мы сказали Молотову, что все сделанные им ошибки за последний период, том числе и ошибки в вопросах цензуры, идут в одном плане уступок англо-американцам и что в глазах иностранцев складывается мнение, что у Молотова своя политика, отличная от политики правительства и Сталина, и что с ним, с Молотовым, можно сработаться…
Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился…»
Вождь требовал сурово наказать Молотова. Члены политбюро пытались как-то выручить Молотова, поэтому и докладывали Сталину, что Вячеслав Михайлович каялся, просил прощения и плакал. Сталин брезгливо сказал: «Что он, институтка, плакать?»
Вождь остался недоволен докладом соратников: «Шифровка производит неприятное впечатление ввиду наличия в ней ряда явно фальшивых положений. Кроме того, я не согласен с вашей трактовкой вопроса по существу. Подробности потом, в Москве».
Но не выдержал и 9 декабря прислал обширную шифровку с оценкой внешней политики, где требовал от соратников непоколебимой стойкости:
«Мы выиграли борьбу в Болгарии, Югославии. Об этом говорят результаты выборов в этих странах. Если бы мы колебнулись в вопросах об этих странах и не проявили бы выдержки, мы наверняка проиграли бы борьбу.
Одно время вы поддались нажиму и запугиванию со стороны США, стали колебаться, приняли либеральный курс в отношении иностранных корреспондентов и выдали свое собственное правительство на поругание этим корреспондентам, рассчитывая умилостивить этим США и Англию. Ваш расчет был, конечно, наивным. Я боялся, что этим либерализмом вы сорвете нашу политику стойкости и тем подведете наше государство. Именно в это время вся заграничная печать кричала, что русские не выдержали, они уступили и пойдут на дальнейшие уступки. Но случай помог вам, и вы вовремя повернули к политике стойкости…»
15 декабря 1945 года нарком Молотов принял прибывшего в Москву государственного секретаря Бирнса. Вновь зашел разговор о Сталине.
«После взаимных приветствий, — говорится в записи беседы, — Бирнс спрашивает Молотова о здоровье генералиссимуса Сталина.
Молотов отвечает, что здоровье генералиссимуса хорошее, и просит Бирнса не верить никаким слухам на этот счет.
Бирнс отвечает, что в США было так много слухов о здоровье генералиссимуса Сталина, что он, Бирнс, был вынужден опровергнуть их на основании сообщения, полученного от Гарримана… О хорошем состоянии здоровья генералиссимуса Сталина говорит хотя бы тот факт, что он в течение пяти часов стоял на физкультурном параде на Красной площади.
Молотов подтверждает, что у генералиссимуса Сталина хорошее здоровье.
Бирнс говорит, что одной из причин распространения слухов послужил тот факт, что генералиссимус Сталин был в течение двух дней нездоров в Потсдаме. Однако это очень короткий срок, так как, например, если он, Бирнс, простужается, то ему обычно требуется больше двух дней для выздоровления.
Молотов говорит, что и тогда, в Потсдаме, генералиссимус Сталин после выздоровления чувствовал себя хорошо…»
В конце марта 1947 года в Москву приехал видный в ту американский политик Гарольд Стассен. Губернатор Миннесоты, он во время войны служил на флоте. Стассен представлял либеральное крыло Республиканской партии и на будущий год собирался баллотироваться в президенты. Считалось, что у Стассена были шансы победить Трумэна, а в Москве его воспринимали как возможного будущего президента Соединенных Штатов.
Стассен очень хотел встретиться со Сталиным — это придало бы ему политического веса. Молотов ответил, что вождь болен гриппом и в течение 7-10 дней не сможет принимать посетителей, и объяснил:
— Грипп сейчас очень распространен в Москве ввиду резкого перехода от зимы к лету.
Уинстон Черчилль уже произнес в Фултоне свою знаменитую речь о «железном занавесе», который разделил два блока. И Молотов пожелал прощупать Стассена.
— Вероятно, проехав «железный занавес», вы увидели, что все идет вверх дном и люди ходят на головах, в то время как на Западе от «железного занавеса» они ходят на ногах.
— Люди во всех странах похожи друг на друга, — ответил Стассен. — Вероятно, вы знаете, что я выступил против Черчилля немедленно после того, как тот произнес свою речь в Фултоне.
Стассен удостоился аудиенции у вождя, который воспользовался этим случаем, чтобы высказаться о цензуре. Он принял Стассена поздно вечером 9 апреля 1947 года.
Американский политик заговорил том, что печать, торговля и культурный обмен — вот те сферы, в которых две системы должны найти средства наладить свои взаимоотношения. Сталин с ним согласился.
— Если не было бы цензуры на сообщения корреспондентов, — продолжал Стассен, — это стало бы лучшей основой для сотрудничества и взаимопонимания между нашими народами, чем какая-либо другая основа.
— В Советском Союзе трудно будет обойтись без цензуры, — ответил вождь. — Молотов несколько раз пробовал это сделать, но ничего не получилось. Всякий раз, когда советское правительство отменяло цензуру, ему приходилось в этом раскаиваться и снова ее вводить. Осенью позапрошлого года цензура была отменена. Я был в отпуске, и корреспонденты начали писать о том, что Молотов заставил меня уйти в отпуск, а потом стали писать, что я вернусь и выгоню Молотова. Таким образом, эти корреспонденты изображали советское правительство в виде своего рода зверинца. Конечно, советские люди были возмущены и снова должны были ввести цензуру…
