При этом на публике Сталин тщательно выбирал слова и не позволял себе антиеврейских замечаний — он не хотел выглядеть антисемитом. Старался это подчеркнуть. Константин Симонов вспоминает, как весной 1952 года во время обсуждения литературных произведений, выдвинутых на Сталинскую премию, Сталин произнес целый монолог, как бы возмущенный тем, что вслед за литературным псевдонимом стали указывать настоящую фамилию автора: «Зачем это делается? Если человек избрал себе литературный псевдоним — это его право. Но, видимо, кому-то приятно подчеркнуть, что у этого человека двойная фамилия, подчеркнуть, что это еврей. Зачем насаждать антисемитизм? Кому это надо?»
Сталин говорил это, зная, что его слова в тот же день разнесутся по всей Москве. И только в очень узком кругу, среди своих, он высказывался откровенно. Вячеслав Александрович Малышев, заместитель председателя Совета министров, тщательно записывал все слова вождя в свой рабочий дневник. Судя по его дневнику, на заседании президиума ЦК 1 декабря 1952 года Сталин говорил:
«Любой еврей — националист, это агент американской разведки. Евреи-националисты считают, что их нацию спасли США. Они считают себя обязанными американцам. Среди врачей много евреев-националистов».
На этом же заседании Сталин раздраженно говорил о «неблагополучии» в госбезопасности: «…лень и разложение глубоко коснулись МГБ», и у чекистов «притупилась бдительность». Последние годы, и особенно последние месяцы своей жизни, Сталин занимался делами Министерства государственной безопасности больше, чем делами ЦК партии или правительства.
В начале 1953 года было принято решение увеличить количество мест в лагерях и тюрьмах. Министерству путей сообщения приказали подготовиться к переброске большого числа заключенных. Следствие по «Делу врачей», арестованных по сфабрикованному обвинению в подготовке убийства членов политбюро, приняло лихорадочный характер. От следователей Министерства госбезопасности требовали поскорее представить материалы о связи врачей с какой-нибудь иностранной разведкой.
Готовился и второй процесс… над офицером кремлевской охраны, который будто бы вошел в контакт с американцами. Все шло к тому, чтобы предъявить Соединенным Штатам серьезные обвинения. Не только во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза, но и в подготовке террористических актов против Сталина и других руководителей страны. Отстраненный от должности и арестованный генерал Николай Сидорович Власик, бывший начальник охраны Сталина, обвинялся в связях с людьми, которые именовались американскими шпионами. На допросах в Министерстве государственной безопасности от Власика требовали признаться, что он раскрыл этим людям систему сталинской охраны.
Сталин собирался избавиться от старых соратников, которые еще остались в живых. Он полагал, что его подручные — люди слабые, что они пасуют перед империалистами, нет в них настоящей стойкости. Он думал о том, что ему придется уйти из жизни, и боялся, что старые члены политбюро Молотов и Микоян толкнут молодых на уступки, дадут слабину.
В январе 1951 года Сталин собрал у себя всех генеральных секретарей и министров обороны социалистических стран. Он сказал, что к концу 1953 года НАТО полностью завершит свою подготовку и к этому времени социалистический лагерь должен иметь соответствующие армии. Начальник генерального штаба Сергей Штеменко зачитал по списку, какие армии следует иметь каждой из соцстран. Но в отличие от Сталина восточноевропейские вожди в грядущую войну не верили и больше были озабочены тем, что все деньги уйдут на армию, а жизненный уровень упадет.
Даже такой преданный Сталину человек, как лидер Венгрии Матьяш Ракоши, не знал, как избежать непосильных для страны военных расходов. Болгарский коллега, печально улыбаясь, сказал ему, что венграм еще повезло: «У вас нет моря. Знаешь, сколько стоит один крейсер?»
Когда Ракоши подсчитал, сколько денег идет на содержание армии, на военную промышленность, строительство укреплений, накопление стратегических резервов, создание частей внутренней охраны, выяснилось, что это просто превышает бюджетные возможности страны. Он пытался жаловаться Сталину. Тот вздохнул и сказал: «Если бы вы только знали, во что нам обходится оборона!.. Но если вы сейчас сэкономите на армии, то в случае войны враг легко разбомбит ваши заводы или оккупирует значительную часть страны. Кроме того, средства, которые вы не направите на предусмотренное общим планом развитие армии, придется выложить Советскому Союзу. Вы полагаете, это правильно?»
В последних при жизни Сталина номерах журнала «Коммунист», который редактировал его выдвиженец Дмитрий Иванович Чесноков, ставший внезапно членом президиума ЦК, говорилось о невозможности сосуществования с империалистами.
Стенограмма не велась
В истории политбюро неизменно наступал момент, когда после завершения определенного этапа все свидетели исчезали. Наступил такой момент и для Молотова. Он понимал, что дни его сочтены. Партийный аппарат уже был предупрежден, что Вячеслав Михайлович — сомнительный и, может быть, опасный человек. Сталин прямо сказал об этом на первом после XIX съезда пленуме ЦК.
XIX съезд открылся 5 октября 1952 года, в воскресенье. Вступительную речь произнес Молотов. Он и предположить не мог, что его ждет в конце съезда. С отчетным докладом выступил Георгий Максимилианович Маленков. Он был одновременно и секретарем ЦК, и заместителем председателя Совета министров, поэтому и воспринимался как заместитель Сталина. О директивах к пятилетнему плану развития народного хозяйства доложил заместитель главы правительства и председатель Госплана Максим Захарович Сабуров. Предлагаемые изменения в уставе излагал Никита Сергеевич Хрущев.
XIX съезд запомнился тем, что ВКП(б) переименовали в КПСС, а политбюро — в президиум. После съезда в Георгиевском зале Кремля был устроен прием. Иностранных гостей приветствовал маршал Ворошилов. Он произносил все тосты. Сталин был в прекрасном расположении духа.
16 октября провели традиционный после съезда первый пленум нового состава ЦК, на котором предстояло избрать руководящие органы — президиум и секретариат. Стенограмма пленума не велась. О том, что в тот день происходило в Свердловском зале Кремля, известно только по рассказам участников пленума. В деталях они расходятся, но главное излагают одинаково. Для тогдашнего первого секретаря Курского обкома Леонида Николаевича Ефремова это был первый пленум. Впечатления остались яркие, многое запомнилось. Его рассказ я и процитирую.
«Начало пленума не предвещало никаких неожиданностей. В президиуме расселись члены политбюро старого созыва. Маленков сразу же предоставил слово вождю. Сталин в сером френче из тонкого коверкота прохаживался вдоль стола президиума и говорил:
— Итак, мы провели съезд партии. Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями. Спрашивают: для чего мы значительно расширили состав Центрального Комитета? Мы, старики, все перемрем, но нужно подумать, кому, в чьи руки передадим эстафету нашего великого дела. Для этого нужны более молодые, преданные люди, политические деятели. Потребуется десять, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля. Вот почему мы расширили состав ЦК…
