Чичерин тоже интересовался крайне правыми идеологами. На него сильное впечатление произвели труды друга его юности профессора Бориса Владимировича Никольского. Это был очень одаренный человек: правовед, поэт, оратор, редактор, первым напечатавший Александра Александровича Блока. При этом Никольский был убежденным монархистом черносотенного толка (в 1919 году чекисты его расстреляют). Чичерин нашел в сочинениях Никольского «возведенное в абсолют презрение к жизни, к себе и ко всему сущему». Но это увлечение ницшеанством скоро прошло. Националисты тоже не вызывали у Георгия Васильевича симпатии. В конце 1905 года Чичерин писал Кузмину:
«Теперь самое интересное, самое живое и вопрос в том, что собирательно называется “черная сотня”. Это, так сказать, охотнорядчество, сеннорыночный (от названия Сенного рынка в Петербурге. — Л.М.) национализм. Он, несомненно, имеет будущее. Но это не древняя народная культура, не старые лики, не Вандея. Это — народный балаган, лубочная книжка Сытина, кровавый фельетон в грошовой газете. Кровавые фантазии и язык плохого романа… Это трактир с запахом дешевой монопольки, органом или граммофоном и газетой с кровавыми романами. Иоанн Кронштадтский относится к Зосиме Достоевского и лесковскому Малафию, как новейшее балаганное православие и лубочно-трактирный национализм к традиционной старой народной культуре и к древнему благочестию… Это — “герои первоначального накопления”, лавочники, мелкие ростовщики, они процветали на общей нищете… Они при данных условиях монархисты, потому что это теперь для них наиболее выгодно, но они вовсе не непременно монархисты. Я убежден, что они будут самые рьяные приверженцы какой-нибудь диктатуры».
Каждый из них нашел разное решение своей проблемы. Кузмин перестал сопротивляться неизбежному и дал волю своим чувствам. Он не стеснялся проявлять их и встречал понимание у тех, кто ему нравился. В начале XX века в столице было достаточно либерально мыслящих людей, не считавших возможным укорять кого-то за нетрадиционные пристрастия. В семье Чичериных к увлечениям Кузмина относились очень спокойно. Только однажды Наталья Дмитриевна попросила у Георгия Васильевича совета: можно ли брать Кузмина с собой в деревню, не станет ли он развращать деревенских ребят?
После полутора десятилетий мучительного внутреннего разлада Кузмин обрел спокойствие и уверенность в себе. «Александрийскими песнями» любители поэзии восхищаются и сейчас. Кузмин писал пьесы, оперетты и музыку, сам исполнял песенки собственного сочинения и стал невероятно популярен. Это был мужчина небольшого роста, тоненький и хрупкий, с лицом не то фавна, не то молодого сатира — таким его запомнили современники. Самые прозорливые подозревали, что он укрывается от мира маской. Но никак не удавалось понять, где кончается маска и начинается его подлинное лицо с подведенными глазами.
Революция сломала Кузмина. Он, который говорил, что страх внутри человека, а не извне, был напуган обысками, арестами, смертью, которая распространилась вокруг него. Он внезапно постарел и утратил свою красоту. Но его не тронули. Пока Чичерин оставался наркомом, Кузмина продолжали печатать.
Сам Чичерин лишил себя права открыто проявлять свои чувства. Он замкнулся в себе, в своей работе и любви к музыке. Очень одинокий, он почти ни с кем не дружил. Окружавшие, видя, как он избегает женщин, догадывались, в чем дело.
Вернувшись из-за границы, Георгий Васильевич в 1897 году поступил в архив Министерства иностранных дел и прослужил там шесть лет, участвовал в подготовке «Очерка истории Министерства иностранных дел России. 1802–1902». Написал 700-страничный «Исторический очерк дипломатической деятельности А.М. Горчакова». Наследник Горчакова на посту руководителя отечественной внешней политики Чичерин писал о государственной деятельности Александра Михайловича с нескрываемым уважением. Некоторые горчаковские идеи, несомненно, запали в душу будущему наркому.
«Задача внешней политики в эти годы, — писал Чичерин, — быть дополнением к внутренней. От нее требовалось для России — не допускать препятствий внутренней преобразовательской работе. Мир был необходим: никакая внешняя заинтересованность не должна была отвлекать русские силы от внутренней деятельности… Умелыми приемами дипломатического искусства, не доводя России до войны, нужно было предохранять ее в области внешней политики от всякого вреда… Выжидать, сосредоточиваться в себе, собираться с силами».
Архивная работа его не вдохновляла, хотя он успел досконально изучить историю русской дипломатии XIX века. Как писал потом Чичерин, он ощутил в себе зов к практической работе за освобождение страдающего человечества. Желание заняться каким-то практическим и нужным людям делом изменило его жизнь.
Революция на мамины деньги
Весной 1904 года он вновь уехал за границу — на сей раз, чтобы заняться изучением революционной литературы. В Германии он познакомился и сблизился с радикальным немецким социал-демократом Карлом Либкнехтом, который стал для него идеалом революционера. Чичерин пришел к выводу, что революционная работа ему по душе.
В 1905 году Чичерин вступил в берлинскую секцию Российской социал-демократической рабочей партии (РСДПР). Он присоединился к меньшевикам, считая их наиболее близкими к немецким социал-демократам.
В Германии он пользовался чужим паспортом. Полиция его задержала — рано или поздно это должно было произойти. Суд, разумеется, приговорил его к высылке из Германии, но он спокойно остался — времена были либеральные. Потом все-таки перебрался в Париж, где играл заметную роль среди политэмигрантов. Он жил на деньги, полученные в наследство после смерти матери. Большую часть наследства он передал в партийную кассу.
Дядя, Борис Николаевич, завещал ему родовое имение: «Милый Юрий, ты один из семьи родился в Карауле, а потому я решил, что это указание Божие и что он должен принадлежать тебе». Но Георгий Васильевич отказался от имения, считая, что он должен похоронить свое дворянское прошлое.
В 1907 году в Берлине было создано Центральное бюро заграничных групп — для сотрудничества всех социал-демократических фракций за границей. Секретарем бюро стал Чичерин. После истории с громкими грабежами банков, которые проводили большевики ради пополнения партийной кассы и громко именовали «экспроприацией экспроприаторов», меньшевики потребовали провести расследование. Они считали, что революционеры не могут грабить. Это было поручено Центральному бюро, Чичерину. В августе 1908 года на пленуме ЦК РСДРП в Женеве Чичерин доложил итоги расследования. Но большевики отвергли все обвинения. Центральное бюро было отстранено от проведения расследования. Ленин добился создания новой следственной комиссии, которую возглавил верный ему Григорий Евсеевич Зиновьев.
В общей сложности Чичерин провел за границей 14 лет: во Франции, в Австро-Венгрии, Швейцарии, Бельгии, Голландии, Англии. Февральская революция 1917 года застала Чичерина в Англии. Георгий Васильевич возглавил в Лондоне комиссию, которая занималась возвращением в Россию политэмигрантов, бежавших за границу от царской полиции.
Как и другие российские социал-демократы, он выступал против войны и требовал заключения мира. В обстановке военного времени такого рода публичные высказывания считались уголовным преступлением. В августе 1917 года англичане его арестовали за пропаганду «пораженческих взглядов» и посадили в тюрьму Брикстон. Но Троцкий его оттуда вызволил самым фантастическим образом.
