В первую годовщину Октябрьской революции Сталин писал в «Правде»:
«Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-революционного комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому».
Член ЦК и Военно-революционного комитета Моисей Урицкий восхищенно говорил в те дни Луначарскому: «Как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого».
Троцкий по значимости в революционном движении был человеком того же уровня, что и Ленин. Из всех вождей большевиков только эти двое обладали качествами, необходимыми для того, чтобы взять власть и не уступить ее.
«Пусть берет иностранные дела»
Троцкий мечтал быть писателем, журналистом. Власть пришла к большевикам так быстро и неожиданно, что Лев Давидович еще и не успел решить, чем же он станет заниматься. Ленин предложил назначить Троцкого председателем Совета народных комиссаров. Тот отказался.
«Почему же? — настаивал Ленин. — Вы же стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть».
Но Троцкий понимал, что этот пост должен принадлежать Ленину как лидеру победившей партии. Тогда Ленин потребовал, чтобы Троцкий возглавил ведомство внутренних дел: борьба с контрреволюцией важнее всего. Лев Давидович отказался и от этого предложения. Среди прочего привел в качестве аргумента свое национальное происхождение: еврею не стоит занимать эту должность. Владимир Ильич всей душой ненавидел и презирал антисемитов, поэтому он вспылил:
— У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?
— Революция-то великая, — ответил Троцкий, — но и дураков осталось еще немало.
— Да разве ж мы по дуракам равняемся?
— Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение?
Троцкий стал говорить, что охотнее всего он продолжил бы занятия журналистикой. Тут уже был против секретарь ЦК Яков Михайлович Свердлов:
— Это мы поручим Бухарину.
Практичный Свердлов и нашел работу для Троцкого:
— Льва Давидовича нужно противопоставить Европе. Пусть берет иностранные дела.
— Какие у нас теперь будут иностранные дела? — недоуменно пожал плечами Ленин, как и все ожидавший мировой революции, но, подумав, согласился.
Таким образом первым министром иностранных дел Советской России стал Троцкий. Он занимал пост министра, то есть наркома, всего ничего — меньше пяти месяцев, с 8 ноября 1917-го до 13 марта 1918 года.
В студенческие годы я участвовал в научной конференции в Московском государственном институте международных отношений, посвященной «первому министру иностранных дел Чичерину». Будущим советским дипломатам не следовало знать, что первым был Троцкий…
К своей дипломатической деятельности Троцкий отнесся несколько легкомысленно, потому что было ясно — сейчас не это главное. С утра до вечера он был занят делами Петроградского Совета и Военно-революционного комитета.
Когда один из старых большевиков попросился к Троцкому в наркомат, тот ответил: «Жаль брать вас на эту работу. Там у меня уже работают Поливанов и Залкинд. Больше не стоит брать туда старых товарищей. Я ведь сам взял эту работу только затем, чтобы иметь больше времени для партийных дел. Дело мое маленькое: опубликовать тайные договоры и закрыть лавочку».
Конечно, эти слова Троцкого — или вежливый отказ, или шутка. Хотя он явно исходил из того, что судьба революции решается не на дипломатическом поприще. Троцкий говорил, что мировому пролетариату дипломатия не нужна, трудящиеся поймут друг друга и без посредников. По словам историков, он вообще не мог понять: как это революционер может стать дипломатом? Дипломатия считалась в Смольном бранным словом, а тайная дипломатия, безусловно, осуждалась. Более того, ожидание мировой революции делало дипломатию ненужной. Ленин недаром говорил: «Наше дело есть дело всемирной пролетарской революции, дело создания всемирной Советской республики». А если во всем мире победит революция, то какая может быть дипломатия между революционерами?
Перед Троцким стояла одна практическая задача — вывести Россию из войны. Для этого следовало связаться с воюющими державами. Крометого, быстро выяснилось, что революционная власть, взявшись управлять государством, все же должна исполнять определенные обязанности, по крайней мере, до наступления мировой революции.
Аппарат старого Министерства иностранных дел советское правительство не признавал и исполнять его приказы не собирался. Через день после революции в министерство приехал угрюмый и молчаливый Урицкий, который со временем станет председателем Петроградской ЧК и будет убит. Урицкий предъявил мандат Военно-революционного комитета, которым он назначался «комиссаром при Министерстве иностранных дел». Он обошел все здание министерства и уехал. Мидовскими делами он больше не занимался.
Когда в министерство приехал Троцкий, он обратился к дипломатам с небольшой речью. Но в этой аудитории он большого впечатления не произвел. Никто не верил, что большевики сумеют сохранить власть. А раз так, то что с ними церемониться?
Директор департамента общих дел Министерства иностранных дел Владимир Лопухин вспоминает, как бывший исполняющий обязанности поверенного в делах России в Абиссинии Борис Чемерзин пытался укорить Троцкого: «Вы Бронштейн, а не Троцкий. Присваивая себе не принадлежащее вам имя, вы являетесь самозванцем».
Троцкий спокойно ответил, что сколько-то лет непрекращающейся борьбы и подполья, чередовавшихся с заключениями в царских тюрьмах, когда по необходимости приходилось измышлять себе «боевую кличку» политического борца, в достаточной степени оправдывают присвоенное конспиративное имя, под которым он, Троцкий, наиболее известен в политических кругах. По словам возмущенного этим эпизодом дворянина Лопухина, «выходка Чемерзина прозвучала фальшью конфузной фанфаронады». В приличном обществе считалось постыдным раскрывать псевдонимы, чтобы тыкать в нос еврейским происхождением…
Сам Троцкий вспоминал об этой встрече так:
«Я НКИД долго не посещал, так как сидел в Смольном. Вопрос был военный — наступление на нас Краснова, были собрания представителей от заводов и масса других дел…
Ни входов, ни выходов мы не знали, не знали, где хранятся секретные документы, а Петербургский Совет довольно нетерпеливо ждал секретных документов. У меня лишнего времени не было съездить посмотреть. Когда я один раз приезжал, причем это было не в первый день, а дней через пять-семь после взятия нами власти, то мне сказали, что никого здесь нет…
Я потребовал собрать тех, которые явились, и оказалось потом, что явилось колоссальное количество… В двух-трех словах я объяснил, что тот, кто желает добросовестно служить, останется на службе. Но я ушел несолоно хлебавши…»
