Европа неостановимо двигалась к новой войне, но лишь немногие предвидели надвигающуюся катастрофу. Илья Эренбург в одном из писем в начале тридцатых писал: «Был в Берлине, в Чехии, в Швейцарии. Европа мрачна и непонятна. Все ее жесты напоминают жесты тривиального самоубийцы».
С 1933 года Литвинов вел переговоры с французами о сотрудничестве в предупреждении германской агрессии. К сожалению, в октябре 1934 года французский министр иностранных дел Луи Барту, сторонник пакта с Россией, был убит в Марселе вместе с югославским королем Александром. Хорватские националисты — усташи — охотились на своего короля, сторонника единой Югославии. Барту погиб, потому что сидел рядом с королем Александром. На следующий год советско-французский договор о взаимной помощи все-таки был подписан.
В 1935 году президент Чехословакии Томаш Масарик отправил своего министра иностранных дел Эдуарда Бенеша (будущего президента) в Москву подписать договор о взаимной обороне с наркомом Литвиновым. Но договор остался нереализованным. Сталин предлагал чехам пустить Красную армию на свою территорию, чтобы она в случае войны могла сражаться с немецкими войсками. Но чехи боялись, что если Красная армия вступит на территорию Чехословакии, то уже не уйдет — из освободительной армии превратится в оккупационную. Как показала история, сомнения были небезосновательны…
Литвинов, в отличие от Чичерина и Троцкого, был реалистом, вполне приземленным человеком. Он старался делать все что мог. Но обстоятельства были сильнее. Его попытки объединить европейские страны против гитлеровской Германии оказались бесплодными, потому что европейцы не доверяли Сталину так же, как и Гитлеру. Процессы в Москве, сообщения о репрессиях, рассказы о коллективизации и голоде привели к тому, что Сталину и вообще Советской России окончательно перестали верить. Хуже того, западным политикам нравилась циничная мысль столкнуть между собой двух диктаторов — Гитлера и Сталина.
Столкнуть своих противников лбами надеялись и в Москве. В марте 1935 года, беседуя с работниками аппарата президиума ВЦИК, Калинин откровенно говорил: «Мы не против империалистической войны, если бы она могла ограничиться, например, только войной между Японией и Америкой или между Англией и Францией».
Сигнал Адольфу Гитлеру
Эпоха массовых репрессий не обошла и Наркомат иностранных дел. Дипломатов брали одного за другим. Выжившие вспоминали: «Сговоришься с коллегой встретиться по какому-то вопросу, а на другой день его уже нет в наркомате — арестован».
В общей сложности в Наркоминделе репрессировали две с половиной тысячи сотрудников, посадили полсотни полпредов, почти всех руководителей отделов. Нормальная работа прекратилась. Отделами руководили временно исполняющие обязанности. В полпредствах и консульствах вообще не осталось старших дипломатов. Некоторые советские учреждения просто закрылись. После ареста полпреда в Саудовской Аравии посольство там закрыли в 1938 году, а открыть его смогли уже только во время перестройки.
Закрывались и иностранные представительства в Москве — после того, как арестовывались советские сотрудники. НКИД был завален жалобами посольств на аресты иностранцев, но поделать ничего не мог.
9 февраля 1936 года по настоянию наркомата на заседании политбюро согласились:
1. Предложить НКВД внимательнее относительно к ходатайствам НКИД в пользу арестованных иностранцев и в случаях малообоснованных и недостаточно серьезных обвинений заменять предание суду высылкой за границу.
2. Предложить Прокуратуре и Верхсуду, в особенности Военной Коллегии, внимательнее относиться к делам иностранцев и лишь в случаях, вызываемых абсолютной необходимостью, слушать дела при закрытых дверях и лишать обвиняемых защиты.
3. Предложить НКВД, Прокуратуре и Верхсуду поддерживать контакт с НКИД при разборе дел иностранцев.
4. Предложить НКВД не арестовывать иностранных подданных без согласия т. Молотова или Секретариата ЦК».
Но аресты продолжались, о чем дипломаты узнавали задним числом, когда представители посольств приходили жаловаться.
После очередных жалоб наркомата 29 апреля 1938 года политбюро приняло новое постановление, требующее от НКВД извещать иностранные посольства, миссии и консульства об арестах их сотрудников:
«Предложить тов. Ежову поручить одному из его замов постоянные сношения с НКИД, возложив на него ответственность за своевременные ответы на запросы последнего».
Но чекисты пренебрегали такого рода указаниями, знали, что за излишнее рвение в арестах их не накажут.
26 ноября 1938 года, на следующий день после назначения наркомом внутренних дел, сменивший Ежова Лаврентий Павлович Берия подписал приказ, в котором говорилось:
«В отношении советских граждан, посещающих иностранные посольства и консульства, практиковать задержание и выяснение личности задержанных. Задержание не должно длиться больше 48 часов, в течение которых при наличии компрометирующих материалов необходимо оформлять арест задержанных с точным соблюдением соответствующих статей УПК или освобождать их, если нет необходимых оснований для ареста».
Не только обычные люди стороной обходили иностранные представительства, но и сотрудники наркомата сторонились иностранцев. Заниматься дипломатией стало трудно, высказывать оригинальное мнение — опасно для жизни.
А ведь кандидаты на руководящую работу в Наркомат иностранных дел (заместители заведующего отделом и выше), а также выезжающие за границу старшие дипломаты (начиная с должности второго секретаря) утверждались в ЦК партии. Отдел руководящих партийных органов заводил на них учетные дела, проводил проверку через НКВД и в случае благополучного исхода представлял на утверждение.
Но и проверенные высокопоставленные дипломаты чувствовали себя неуверенно. В период репрессий сотрудники НКИД стали избегать встреч с иностранцами, старались даже пореже ходить на приемы в посольства. Литвинову приходилось заставлять их посещать приемы. Но нарком не мог защитить ни своих подчиненных, ни самого себя. Его дни на высоком посту были сочтены.
Эпоха Литвинова закончилась после того, как Сталин решил заключить стратегический союз с Гитлером. Не стоит думать, что Литвинов сопротивлялся сталинским указаниям, что он был в оппозиции к Сталину, что он проводил самостоятельную политику. Максим Максимович имел свои представления о внешней политике. Но нарком выполнял то, что решал Сталин, и по каждому вопросу обращался в ЦК за санкцией. Его самостоятельность заключалась в стиле и методах дипломатии, в привычке общаться с иностранцами и в некоторой свободе мысли.
Максим Максимович был англофилом: долго жил в Англии, был женат на англичанке. Он считал главными партнерами России Англию, Францию и США. Сталин и Молотов делали ставку на Германию. Максим Максимович как еврей не мог питать к гитлеровскому режиму ничего, кроме ненависти и презрения. Впрочем, если бы Сталин поручил ему наладить отношения с нацистской Германией, Литвинов не только не посмел бы отказаться, но и убедил бы себя, что это необходимый шаг. Однако же смена наркома иностранных дел была для Сталина выгоднее: трудно было придумать более ясного сигнала Гитлеру о готовности к немедленному сближению.
