Но для Сталина Молотов был находкой. Он идеально подходил для сталинской дипломатии. Ведь в его задачу вовсе не входило научиться ладить с другими государствами.
Прочитав проект одного из докладов Молотова, Сталин написал ему короткую записку, отметив как удачную международную часть доклада: «Вышло хорошо. Уверенно-пренебрежительный тон в отношении “великих держав”, вера в свои силы, деликатно-простой плевок в котел хорохорящихся “держав”, — очень хорошо. Пусть “кушают…”»
Такой и была внешняя политика Сталина — Молотова. Назначение Вячеслава Михайловича наркомом привлекло к нему внимание всего мира. Казалось, его значение в большевистском руководстве возросло. В реальности с середины 30-х Сталин начинает отдаляться от Молотова, которому отныне отводится роль не соратника, а, как и всем, подручного вождя. Сталин продолжал обсуждать с Молотовым важнейшие вопросы, но старался ставить его на место и покончить с прежними приятельскими отношениями. В 1937 году политбюро уволило сразу нескольких помощников Молотова, и он не смог их защитить. Потом Сталин нашел слабое место Молотова — его жену…
Забавно, что только Троцкий, хорошо знавший своих недавних товарищей по партии, в своем эмигрантском далеко заметил: «Молотов живет под конвоем трех заместителей и размышляет о смертном часе». Троцкий ошибся: заместителей Молотова расстреляют, а Вячеслав Михайлович умрет в своей постели. Но назначение Молотова в Наркоминдел было и признаком начинающейся опалы, хотя еще ровно два года он оставался главой правительства.
«Они после назначения наркомом иностранных дел продолжал работать и в Совнаркоме, то есть он занимался не только отношениями с США, но и производством дамских блузок, — рассказывал мне его бывший помощник Владимир Ерофеев. — У него были два секретариата, каждый занимался своим делом. Бумаги циркулировали с площади Воровского в Кремль и обратно. Мы едва успевали обрабатывать поток документов, который шел на его имя».
Советской дипломатической службе в те годы не хватало профессионалов. Наркоминдел накануне войны дважды подвергся разгрому: в первый раз в эпоху большой чистки 1936–1937 годов; во второй раз — после снятия Литвинова.
Вячеслав Михайлович убирал гуманитарную интеллигенцию, склонную к либерализму и своеволию. Молотовский призыв состоял из партийных работников и технической интеллигенции, готовых подчиниться введенной им жесткой дисциплине. Они не знали ни иностранных языков, ни внешнеполитических проблем, но это Молотова мало беспокоило. Более всего он ценил в работниках исполнительность.
Вчерашние партийные работники проходили через Институт подготовки дипломатических и консульских работников, который вскоре преобразовали в Высшую дипломатическую школу.
— В большинстве случаев послы — передатчики: что им скажут — они только в этих пределах действуют, — говорил Молотов Чуеву. — Я видел, когда мне приходилось действовать в качестве министра иностранных дел, особенно после Сталина, многие удивлялись, что я так самостоятельно веду себя, но я самостоятелен только в пределах моих директив…
Его спросили, а кого же он считает наиболее сильным советским дипломатом?
— Сильным дипломатом? — переспросил Молотов. — У нас централизованная дипломатия. Послы никакой самостоятельности не имели. И не могли иметь, потому что сложная обстановка, какую-нибудь инициативу проявить послам было невозможно. Это неприятно было для грамотных людей, послов, но иначе мы не могли… Роль наших дипломатов, послов, была ограничена сознательно, потому что опытных дипломатов у нас не было, но честные и осторожные дипломаты у нас были, грамотные, начитанные.
Работу в наркомате Молотов начал с неожиданного решения. Руководитель отдела печати Евгений Гнедин, которого вскоре арестовали, успел объяснить наркому, что цензура телеграмм, которые иностранные корреспонденты отправляют из Москвы, не только не имеет смысла, но и вредит интересам государства. С помощью иностранных дипломатов корреспонденты все равно отправляют информацию, минуя цензуру. Зато, внимательно изучая, что именно вычеркивает цензор, они легко понимают, что именно власть пытается утаить, и тем самым убеждаются в правильности своей информации. Молотов, действительно, отменил цензуру для иностранных корреспондентов. Впрочем, через несколько месяцев формально в связи с началом войны в Европе она опять была введена. Окончательно ее отменили уже при Хрущеве, в 1961 году.
Сталин сделал Молотова наркомом не для того, чтобы он провел чистку аппарата. Это следовало осуществить между делом. Главным было повернуть всю внешнюю политику страны на 180 градусов.
«Весь мир у меня в кармане!»
Сталин и Молотов решили, что хватит заниматься только внутренними делами. Пора выходить на мировую арену и играть по-крупному. Хваткий и уверенный в себе Адольф Гитлер получал все, что хотел. Старая Европа пасовала перед его напором, наглостью и цинизмом. В Москве сидели не менее напористые, хваткие и циничные люди.
Мир заговорил о Молотове после того, как в августе 1939 года он подписал договор с нацистской Германией. Пакт с немцами обеспечил Молотову место в истории дипломатии. Сближение с нацистской Германией началось еще в 1938 году. Но обе стороны осторожничали, не зная, как подступиться к идеологическому врагу. В октябре 1938 года нарком Максим Максимович Литвинов и немецкий посол в Москве граф Фридрих Вернер фон Шуленбург договорились о том, что пресса и радио обеих стран будут воздерживаться от прямых нападок на Сталина и Гитлера. 19 декабря того же года было подписано торговое соглашение между двумя странами.
10 марта 1939 года, выступая на XVIII съезде партии, Сталин говорил, что западные державы пытаются «поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований». Это был ясный сигнал: Сталин предлагал договариваться. Но этот сигнал в Берлине не был замечен. Тогда Молотов приказал своим подчиненным донести эту мысль до немцев по дипломатическим каналам. В середине апреля советский полпред в Германии попросился на прием к статс-секретарю германского Министерства иностранных дел Эрнсту фон Вайцзеккеру: «Идеологические расхождения вряд ли влияли на отношения с Италией и не должны стать камнем преткновения в отношениях с Германией. С точки зрения Советского Союза, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям. А начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше».
Гитлер обратил внимание только на отставку в мае наркома Литвинова, еврея и сторонника системы коллективной безопасности. В день, когда Литвинов был смещен, военный атташе немецкого посольства в Москве Вернер фон Типпельскирх отправил в Берлин шифротелеграмму: «Это решение, видимо, связано с тем, что в Кремле появились разногласия относительно проводимых Литвиновым переговоров. Причина разногласий предположительно лежит в глубокой подозрительности Сталина, питающего недоверие и злобу ко всему окружающему его капиталистическому миру… Молотов (не еврей) считается наиболее близким другом и ближайшим соратником Сталина».
Советник немецкого посольства в Москве Густав Хильгер, считавшийся лучшим знатоком России, получил указание немедленно отправиться в Берлин и явиться лично к министру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу, недавнему послу в Англии. Претенциозный и велеречивый Риббентроп объяснил Хильгеру, что его желает видеть сам фюрер. На спецпоезде министра они отправились в резиденцию фюрера в Бергхофе.
