Германия согласилась с планами Сталина и Молотова присоединить к Советскому Союзу прибалтийские республики и Финляндию. Это была плата за то, что Москва позволяла Гитлеру уничтожить Польшу.
Гитлер не возражал и против того, чтобы Сталин вернул себе Бессарабию, потерянную после Первой мировой войны: «Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях».
Этот протокол многие десятилетия был главным секретом советской дипломатии. Все советские руководители знали, что протокол есть, но упорно отрицали его существование, понимая, какой это позорный документ. Секретные протоколы к договору с Германией Молотов хранил в личном архиве, а уходя из Министерства иностранных дел, сдал их в архив политбюро, но до самой смерти доказывал всем, что никаких протоколов не было.
Феликс Чуев много раз спрашивал Молотова:
— Что за секретный протокол был подписан во время переговоров с Риббентропом в 1939 году?
— Не помню.
Немцы сразу после войны опубликовали все секретные протоколы, но в советской печати их назвали фальшивкой. В нашей стране многие и по сей день не верят в их реальность — настолько невероятным кажется сговор с Гитлером. На самом деле, еще в 1968 году, вспоминал бывший посол в ФРГ Валентин Михайлович Фалин, когда готовился сборник документов «Советский Союз в борьбе за мир накануне Второй мировой войны», министру иностранных дел предложили опубликовать секретные приложения к договорам с Германией 1939 года.
Громыко ответил: «Данный вопрос не в моей компетенции, должен посоветоваться с политбюро». Через неделю он сказал, что предложение признано «несвоевременным». Громыко в своем кругу, разумеется, не стал говорить, что эти протоколы — «фальшивка».
Секретные протоколы нарушали договоры между Россией и Польшей, Россией и Францией, но Сталина это не беспокоило. Что такое договоры? Пустые бумажки. Значение в мировой политике имеет только сила.
Разговаривая с Риббентропом, Сталин был любезен и добродушно шутлив. Когда они закончили дела, прямо в кабинете Молотова был сервирован ужин. Сталин встал и произнес неожиданный для немцев тост, в котором сказал, что всегда почитал Адольфа Гитлера: «Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего фюрера, и потому хотел бы выпить за его здоровье». Потом Сталин произнес тост в честь рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера как гаранта порядка в Германии. Читая потом отчет Риббентропа о визите в Москву, нацистские лидеры были потрясены: Гиммлер уничтожил немецких коммунистов, то есть тех, кто верил в Сталина, а тот пьет за здоровье их убийцы…
Альфред Розенберг, один из идеологов нацизма, который в 1941 году возглавит имперское Министерство по делам восточных оккупированных территорий, записывал в дневнике: «Большевикам уже впору намечать свою делегацию на наш партийный съезд».
Молотов не упустил случая предложить тост за Сталина, который положил начало повороту в политических отношениях двух стран. 24 августа 1939 года «Правда» писала:
«Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета».
Риббентроп говорил потом, что за несколько часов, проведенных в Москве, он достиг такого согласия, о котором и помыслить не мог. Вернувшись в Берлин, Риббентроп рассказал, что русские были очень милы и чувствовал он себя в Москве, как среди старых партийных товарищей. Его сопровождал личный фотограф фюрера Генрих Хоффман, который много снимал советского вождя и по личной просьбе Гитлера крупным планом сфотографировал мочки ушей Сталина. Фюрер верил, что по мочкам можно определить, есть ли в человеке еврейская кровь: «Если мочки прижаты к черепу — еврей, если нет — ариец». Тщательно изучив фотографии, Гитлер пришел к выводу, что Сталин не еврей. В узком кругу Гитлер говорил о пакте со Сталиным: «Я выбрал меньшее зло и получил гигантскую стратегическую выгоду».
Адмирал Николай Герасимович Кузнецов, который был наркомом военно-морского флота, оставил записи, в которых говорится: «После приема Риббентропа в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца, оставшись в своей среде, Сталин прямо заявил: “Кажется, удалось нам провести немцев”. Похоже на то, что он сам собирался обмануть, а не быть обманутым».
Никита Сергеевич Хрущев вспоминал: «Когда был подписан договор с Гитлером, Сталин буквально ходил гоголем, задрав нос и повторял: “Ну и надул я Гитлера. Надул Гитлера!”».
Бывший управляющий делами Совета министров СССР Михаил Сергеевич Смиртюков вспоминал: «После подписания пакта наши руководители чувствовали себя так, будто ухватили бога за бороду. Кусок Польши отхватили, Прибалтику получили!»
Братство, скрепленное кровью
31 августа 1939 года Молотов на внеочередной сессии Верховного Совета доложил о заключении договора с Германией:
«Товарищ Сталин поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и Советским Союзом. Теперь видно, что в Германии, в общем, правильно поняли это заявление товарища Сталина и сделали практические выводы. Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение товарища Сталина блестяще оправдалось».
Верховный Совет одобрил политику советского правительства и ратифицировал договор с Германией. А в Берлине Гитлер заявил в рейхстаге, что «может присоединиться к каждому слову, которое сказал народный комиссар по иностранным делам Молотов».
На следующий день, 1 сентября 1939 года, Гитлер напал на Польшу. Отныне советские газеты печатали только сводки немецкого командования. Началась Вторая мировая война, потому что Франция и Англия, выполняя обязательства, данные Польше, объявили войну Германии. Сталин считал, что «его этот пожар не опалит». 7 сентября он сказал генеральному секретарю исполкома Коминтерна Георгию Димитрову: «Война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга».
Польшу Сталин назвал фашистским государством: «Уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что, плохо было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население?»
9 сентября Молотов распорядился отправить немецкому послу телефонограмму:
«Я получил ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской империи».
Но бои за Варшаву затянулись. Поляки отчаянно защищали свою столицу. Москву это упорство польской армии раздражало. Гитлер торопил Сталина с вступлением в войну против Польши. Ему не нужна была военная поддержка Красной армии. Но ему было политически важно участие СССР в войне с Польшей. Риббентроп писал Молотову:
