Наверное, то, что я росла без отца, только усугубило дело. Ведь я так и не научилась общаться с мужчиной на основе принципа «ты – мне, я – тебе». Для меня они были экзотическими созданиями, которые одновременно отталкивали и притягивали. Мама никогда особенно не распространялась об отце, но из того немногого, что я от нее узнала, можно было сделать вывод: гордиться тут особенно нечем. Дальше расспрашивать я не стала, поскольку опасалась того, что может открыться. Мама не особенно жаловала мужчин и намекала, что по натуре они опасны, эгоистичны и не заслуживают доверия. Но я не могла с собой ничего поделать. Мне все они казались неотразимыми, начиная с мальчугана, с которым я познакомилась, впервые придя в детский сад. Я изо всех сил старалась выяснить, чего же мне не хватает в жизни, но никак не могла понять. Скорее всего, мне отчаянно хотелось иметь кого-то близкого, отдавать и получать любовь. Я знала, что мужчины и женщины, мужья и жены, должны любить друг друга, но мама утверждала, и намеками и прямо, что от мужчин счастья не дождешься. Они способны принести только горе: сбегут с твоей же лучшей подругой или еще как-нибудь обманут. Такие вот истории я слышала от нее, подрастая. Наверное, я очень рано решила найти себе такого человека, который ни за что не захочет и не сможет от меня уйти, может быть, даже такого, который больше никому не нужен. Потом я, скорее всего, забыла, что приняла такое решение, и просто стала его осуществлять.
В юности я бы никогда не сумела выразить это словами, но знала, что единственный способ удержать человека, особенно мужчину, – это стать ему необходимой. Тогда он меня не бросит, потому что я буду ему помогать, а он будет за это благодарен.
Неудивительно, что мой первый мальчик был калекой. Он попал в автокатастрофу и получил перелом позвоночника. Ноги у него были в ортопедических шинах, а при ходьбе он опирался на металлические костыли. Вечерами я молилась, чтобы Бог сделал меня калекой вместо него. Мы вместе ходили на танцы, и я весь вечер сидела рядом с ним. Он был милый мальчик, очень приятный в общении, и другой девушке вполне хватило бы и этого, чтобы с ним встречаться. Но у меня была другая причина: я встречалась с ним, потому что это было безопасно. Раз я снисхожу до него, он меня не отвергнет и не причинит боль. Для меня это была своеобразная страховка от боли. Я была от этого мальчика просто без ума, но теперь знаю: я выбрала его потому, что у него, как и у меня, был изъян. Его недостаток был виден, поэтому я могла быть спокойна, ощущая жалость и сострадание к нему. Он был самым нормальным из моих кавалеров. После него у меня были несовершеннолетние преступники, бездельники – сплошной сброд.
В семнадцать лет я познакомилась со своим первым мужем. У него были неприятности в школе, и он был на грани исключения. Его отец и мать развелись, но продолжали выяснять отношения. По сравнению с его положением моя жизнь казалась вполне сносной. Можно было слегка расслабиться, не так остро чувствовать стыд. К тому же, конечно, я его очень жалела. Он был бунтарь, но я думала, все дело в том, что до меня его никто не понимал.
К тому же у меня IQ
[5] был, как минимум, на двадцать баллов выше, чем у него. Я нуждалась в этом перевесе, но и его едва хватало, чтобы я могла ощущать себя ровней и верить, что меня не оставят ради кого-то лучшего.
Мои отношения с мужем (а мы прожили вместе двенадцать лет) строились на том, что я отказывалась принять его таким, какой он есть, и пыталась сделать другим, каким хотела видеть. Я была уверена: слушайся он меня в том, как нужно воспитывать наших детей, вести дела, общаться с родителями, жизнь его была бы гораздо счастливее, а мнение о себе значительно выше. Я продолжала учиться и выбрала специальностью, конечно же, психологию. В моей жизни царили сплошной хаос и страдание, а я училась тому, как нужно помогать другим. Справедливости ради должна сказать, что я всегда старалась найти ответы, но считала, что главное условие для счастья – заставить его измениться. Он не оплачивал счета и не платил налоги, давал мне и детям обещания, которые не выполнял, приводил в ярость своих клиентов, которые звонили мне и жаловались, что он не довел до конца начатую работу.
Я не могла его оставить, пока не убедилась окончательно, что представляет собой мой муж на самом деле, не перестала думать о том, каким я хотела бы его видеть. Последние три месяца нашей семейной жизни я наблюдала – не читала непрерывные нотации, а просто молча смотрела. Тогда-то я и осознала, что с тем человеком, которым он является на самом деле, я жить не могу. До сих пор я ждала часа, когда смогу полюбить того замечательного мужчину, которым он станет с моей помощью. Только надежда, что он изменится ради меня, придавала мне силы все эти годы.
Правда, тогда я еще не понимала, что усвоила привычную модель – выбирать мужчин, которые, на мой взгляд, не так уж хороши сами по себе и нуждаются в моей помощи. Это дошло до меня только после еще нескольких связей с никчемными мужчинами: один был наркоман, другой – гомосексуалист, третий – импотент, а четвертый, с которым мы прожили довольно долго, был, по его словам, очень несчастен в браке. Когда этот роман закончился крахом, я уже больше не могла верить, что мне просто не везет. Стало ясно: в том, что со мной происходит, отчасти виновата я сама.
К тому времени я была дипломированным психологом, и вся моя жизнь вращалась вокруг помощи другим. Теперь я знаю, что среди моих коллег полно людей вроде меня. Весь день помогая людям на работе, они потом ощущают потребность «помогать» своим близким. Мой метод общения с сыновьями заключался в том, чтобы напоминать, ободрять, поучать и беспокоиться за них. О любви я знала только одно: нужно стараться помогать людям и заботиться о них. Я даже не подозревала, что можно принимать людей такими, какие они есть. Может быть, все дело в том, что я никогда не принимала саму себя.
И тут судьба обошлась со мной милостиво. Моя жизнь развалилась. Едва закончился мой роман с женатым мужчиной, как у обоих сыновей начались трения с законом, а у меня – неприятности со здоровьем. Мне уже не хватало сил на то, чтобы заботиться обо всех остальных. И тогда полицейский, осуществлявший надзор за моим сыном, которого осудили условно, сказал: «Вы бы лучше позаботились о себе». И почему-то я сумела услышать этот его совет. После всех этих лет, отданных изучению и практике психологии, именно ему удалось до меня достучаться. В результате у меня будто пелена спала с глаз, и я увидела всю глубину своей ненависти к себе.
Одним из самых тяжелых открытий стало то, что моя мать не хотела брать на себя ответственность, связанную с моим воспитанием. Я была ей не нужна, и точка. Теперь, став взрослой, я могу понять, как ей было трудно. Но, вечно намекая на других людей, которым я не нужна, она на самом деле говорила о себе. И я, хоть и была мала, каким-то образом это понимала, только не могла взглянуть правде в глаза и поэтому делала вид, что ее не существует. Очень скоро для меня перестало существовать очень многое. Я не позволяла себе слышать придирки, которыми она меня осыпала, или видеть, как она злится, когда мне весело. Слишком страшно было ощущать ту враждебность, которой она меня окружила, поэтому я перестала чувствовать и реагировать и направила всю энергию на то, чтобы быть хорошей и помогать другим. Пока я была занята другими людьми, было некогда обращать внимание на себя, чувствовать собственную боль.
