– Ага. – Он выглядит виноватым. – Я хотел. Просто не знал… Сомневался…
– Все в порядке, Чарли.
Очередная долгая пауза, заполненная лишь разборками этих противных визгливых близнецов, и наконец Чарли говорит таким тоном, будто признается в смертном грехе:
– Я ему завидовал.
– Знаю.
– Нет, правда завидовал. – Он виновато рассматривает свои руки. – Не знаю почему, но мне прям врезать ему хотелось.
– Но ты же не врезал. Ты вообще ни разу никого по-настоящему не ударил. – Он все еще пялится вниз, когда звучит эта колыбельная из фургончика с мороженым. – Новый ребенок.
– Что?
– Эта песня. Значит, ребенок родился.
– Наверное… – Он слабо улыбается. – Это мой брат.
Пару часов спустя мама остается с Джулианом, а я впервые за несколько дней выхожу из палаты. Так здорово размять ноги, что я практически бегу из цветастого педиатрического крыла в холодную белизну остальной больницы.
Чарли стоит в полуосвещенном коридоре и держит на руках нечто крохотное в желтом одеяльце. Его руки больше, чем сам ребенок. Чарли мне улыбается – по-настоящему улыбается. Вокруг никого: так понимаю, его отец вернулся домой к девяти миллионам остальных детей.
– Так это Перо? – спрашиваю я.
– Я отговорил маму, – качает головой Чарли.
– И как вы его назвали?
– Элиан.
– Элиан?
– Да, как в тех книжках. Когда мы были маленькими, я их любил.
– Я тоже.
Чарли смотрит на крохотное личико.
– А он милый, да?
Да. Ну то есть он похож на безволосого щенка шарпея, но это совершенно новый человек с совершенно новыми глазами и… Боже, опять. Жжение в горле, давление в груди.
– Адам?
Разумеется, Чарли пугается. Наверное, думает, я умираю. Вытираю слезы, что текут по лицу, но раз уж запас неисчерпаемый, они льются снова. Наверное, так выглядит нервный срыв.
Чарли кладет ребенка в маленькую тележку, затем поднимает руки как Франкенштейн или, будь на его месте кто-то другой, человек, который хочет кого-то обнять. Но если Чарли Тейлор действительно меня обнимет, настанет конец света. Его огромные руки все ближе.
Это конец света.
57
Адам
Мама смотрит на Джулиана, пока тот смотрит телевизор. Приходит Эмеральд с пачкой бумаг.
– Твои задания, – говорит она с натянутой улыбкой.
Мы выходим в коридор и останавливаемся у морской вечеринки.
– Я тебе писала, – говорит она.
– Да, прости.
– Знаю, тут нелегко.
– Ага. – Между нами странное напряжение и недомолвки, словно мы не те люди, которыми были неделю назад. – Что ж, спасибо, что принесла бумаги.
– Адам? – Ее лицо бледнеет. Глаза огромные, а распущенные волосы падают на плечи. – Неважно, – говорит она и резко разворачивается. – Ничего.
Позже, когда Джулиан спит, мама спрашивает:
– У вас с Эмеральд все хорошо?
– Да, а что?
– Ты странно себя ведешь. Будто злишься на нее.
Я глубоко вздыхаю. Серьезно, есть проблемы и поважнее.
– И с чего мне на нее злиться?
Мама не отвечает, просто смотрит на меня, а я мечтаю, чтобы люди уже наконец научились говорить, что думают. Или говорить правду. Если бы я сказал правду… а я не сказал. Послушался Эмеральд.
В общем-то я понимаю, что это не ее вина, но меня грызет мысль, что если бы я привез тогда Джулиана к себе домой, то позвонил бы в полицию. А если бы я позвонил бы в полицию, всего этого никогда бы не случилось. Но это ужасная мысль из числа тех, которые ты никогда не произнесешь вслух.
58
Адам
– Тебе нужно вернуться в школу. – Сегодня вечер воскресенья, и Делорес говорит со мной в коридоре у отбивающего чечетку лобстера.
– Не могу. – Она же знает, как Джулиан паникует, когда меня нет.
– Ты пропустил больше недели. Что скажет судья, если у женщины, которая добивается опеки над Джулианом, сын прогуливает уроки?
Дело не в прогулах, все гораздо хуже. На этой неделе экзамены, и если я их не сдам, то не выпущусь.
– Почему они не отпустят Джулиана?
– Отпустят, когда он начнет есть.
– Он ест… немного.
– Да, я слышала. Протеиновые коктейли, но не пищу. Так не может продолжаться.
Я знаю, мне стоило бы его уговорить, но по личному опыту также знаю, что еда здесь на вкус как дерьмо из микроволновки. Если и так проблемы с аппетитом, это вряд ли поможет.
– И что он станет делать целыми днями? Ему нельзя находиться одному. Он должен…
– Он не будет один. Внизу есть программа помощи для подростков. Может пойти ему на пользу.
– Боже, он ее возненавидит.
– Но не будет сидеть один.
Позже, когда все уходят и мы с Джулианом остаемся одни, я говорю:
– Тебе надо начинать есть.
Он удивлен и сразу начинает защищаться:
– Я не голоден.
– Тебя не выпустят, пока не начнешь есть.
– А ты не можешь…
– Что?
– Просто выбросить это? А скажем, что я поел.
– Нет.
Его плечи никнут.
– Я не голоден, – повторяет он, глядя на восковую курицу, мягкие бобы и твердую булочку.
– Ты хотя бы попробуй, ладно? Я принес пудинг из холодильника. Есть шоколадный и ванильный. – Я машу упаковками. – Какой хочешь?
– Никакой, – с отвращением Джулиан качает головой.
– Значит, ванильный. – Я снимаю пластиковую крышку и сую туда ложку.
Он скрещивает тонкие руки на груди с той же упрямой рожицей, которую вечно корчил, когда мы были в начальной школе, и я заставлял его читать. Если бы не ужасные обстоятельства, я бы рассмеялся.
– Ешь, Джулиан.
Он склоняет голову набок, словно сбитый с толку щенок, и откидывается обратно на подушки. Берет в рот кусочек, вздрагивает, и на миг мне кажется, что сейчас Джулиана стошнит. Затем он набирает еще.
– Продолжай есть, и скоро тебя выпишут. Ты же хочешь уйти, так?
– Да, – признает он после небольшой заминки.
59
Джулиан
Мне пока не разрешают ходить на большие расстояния, поэтому Адам везет меня на кресле, а рядом шествует Делорес. Яркий, оживленный коридор производит подавляющее впечатление, а меня до сих пор мутит от завтрака, который Адам заставил меня съесть.
