Записи в Динкином дневнике стали короткими и отрывистыми. «Были на озере, говорили о старых фильмах». «Удивительно, но Никите тоже нравится Гарри Поттер». «В жизни ни с кем так много не разговаривала», «…мы похожи, и, одновременно, абсолютно разные», «…я его совсем не стесняюсь», «Никита считает, что человек всегда свободен, как так?», «я ему верю», «…мне кажется, он тоже думает обо мне…».
Потом она вообще перестала вести дневник.
* * *
Иногда они приходили к Никите втроем. Если не было мамы, Динка сразу шла на кухню, а Нонна – в комнату, где обычно шушукалась с Никитой минут десять. Динка в такие моменты всегда слегка краснела, а Нонна вела себя абсолютно вольно и порой капризничала:
– Никита-а! Принеси мне ча-аю!
– Нонна, погоди, некогда. У меня статья, давай я допишу быстренько, перечитаю и поправлю. А ты пока сама завари, знаешь ведь, где чего.
– Фу, Никитос, ты такой скучный становишься, сил нет! К тебе девчонки пришли красивые, задвигай свою статью, потом допишешь. Радоваться надо. Вот Джимчик нам всегда рад, пушистый мой!
– Нонна, отвали, не могу. Я маме обещал.
– А я твоей маме обещала, что ты со мной не заскучаешь. Ну, покажи статью-то, оппа…
В квартире раздался рев раненого тираннозавра, и Динка, хоть и сидела на кухне, вздрогнула и пролила чай.
– Нонна! Я же просил! Черт возьми, почему ты всегда мешаешь мне работать?!
– Потому что я важнее работы. А будешь на меня орать, вообще все сотру, понял?
– Отдай мышку!!!
– А ты попрыгай, попрыгай. Ну, давай! Давай! Никиточка, ну не дуйся, зайчик. Какая статья? Пошли на кухню, там Динка, наверное, уже под стол залезла, ты ее пугаешь, когда так дергаешься.
– Нонна, сколько раз я тебя просил – не зови меня зайчиком…
– Ну, котик, мне нравится звать тебя зайчиком.
– И котиком не зови!!!
– А как? Симпампунчик? Никита, все, все, мир, бросай комп, считаю до трех. Раз, два-а…
– Ладно, только на полчаса, мне действительно важно…
– Я важнее. Ура, Динка, он выполз из своего рабочего логова! Я ж говорила, я его извлеку. А теперь, Никитос, налей мне ча-аю…
* * *
Что делают люди перед Днем святого Валентина? Некоторые срочно влюбляются. Некоторые, наоборот, поскорее ссорятся. А большинство пыхтит надо открытками, пытаясь придумать достойную события надпись.
Правильно надписать открытку – это уже большая литература. Хочется чего-нибудь эдакого, неземного, лучше всего в стихах, как у Пушкина, или, на крайний случай, у Льва Толстого. Но ведь всю «Войну и мир» на сердечке не уместишь, даже четверть не влезет, вот и приходится все укладывать в три слова. По нынешним временам и три слова – это вполне приличное послание. «Я тя лю сонц!» – оцените, сколько в этой краткости душевного трепета. А уж если совсем Шекспир в душе распоясался, можно добавить: «И чмоки!» Это уже как второй том «Войны и мира», как контрольный выстрел в голову. А можно классически, сдержанно: «Я тебя цалую всю, как писал поэт Басю».
Но для этого надо быть мастером. А Динка была обычной девчонкой и очень мучилась, не зная, что кому надписать, чтоб коротко, поэтично и романтично.
Открытки, кстати, она нарисовала сама. Ей нравилось порой делать что-то своими руками, тем более что валентинки рисовать легко. Редко кто к сердечку пририсовывает трех медведей в сосновом лесу. А вот подписи!
«Я люблю тебя, скотина, с Днем святого Валентина!» – вот это ей нравилось. Она Егору послала, пусть приколется. Но вот одному человеку хотелось написать совсем другое. Совсем.
Динка ощутила холодноватую веселую жуть, будто вампира по голове мимолетно погладила. И решительно подвинула к себе тетрадь.
А, будь что будет, сейчас она напишет, что хочет!
* * *
Нонна о такой ерундовине, как валентинки, вообще не думала. Она пачками покупала их в магазине, уже надписанные. Другое дело – платье. Платье – это серьезно.
Поэтому она позвонила Динке. И вот уже десять минут описывала, чего, собственно, желает ее жаждущая красоты душа.
– Я хочу, чтоб убойно и стильно, понимаешь? И чтоб на других не похоже. Знаю я их, припрутся в розово-голубой синтетике с оборочками. Или в поясе с ботфортами. Или с кринолином, под которым трактор можно спрятать – фу-у, колхоз.
– Да не смыслю я в этом ничего, – отбивалась Динка. – Чего ты ко мне пристала?
– Не свисти, у тебя вкус. Я в поезде еще заметила, шмотки прикольные. Я же не слепая, у меня глаз наметанный. Пошли, заодно позырим, чего там вообще. Мне надо такое – чтоб ах! Чтобы он сразу упал и умер…. и так тридцать три раза подряд. Девчонки недавно на рынок ходили, понакупили того самого розового и голубого, сплошь фуфло китайское… хотя, глянуть, что ли?
– Нет! – дернулась Динка. – Была я там, в рассаднике жутких розочек. Ладно, давай я с тобой по магазинам пробегусь, только быстро.
– Быстрее чем за два часа все равно не получится. Зато головная боль отпадет, тебе ведь тоже нужно прикупить, на бал-то. Давай минут через десять у «Мира»?
– Лады, – сдалась Динка, прикидывая, успеет ли потом пробежаться с Джимкой. А то Никитос без нее всю крепость снежную раздолбает, а ей же тоже хочется.
Первые полчаса они просто ходили из магазина в магазин.
– Господи, да здесь что угодно – только не платья. – Динке хватало нескольких взглядов на вешалки. – Это комплект «веселая мымра», это вообще платье в стиле «боевой экстаз мазохистки». Ой, нет, только не стразы размером с кирпич! А это вовсе не платье, это три бантика, для приличия связанные нитками в единый ансамбль.
Наконец они остановились в большом торговом центре, где платья показались им «ничего».
– Я пошла мерить. – Нонна нырнула в кабинку, нежно прижав к груди десяток вешалок. Динка выразительно помахала вслед мобильником – мол, время – цигель-цигель, ай-лю-лю, постарайся побыстрей.
Нонна по мере сил старалась.
Первое оказалось кружевное, атласное:
– Ну как?
– О-хо-хо… Того, кто эти рюшечки на грудь приделал, надо отправить шить авторские бронежилеты, ей-богу. В них, по-моему, заблудиться можно. К тому же ты в нем толще на размер. Одно это уже поражает воображение.
– Хм… да я и сама вижу, что не фонтан.
– Померяй лучше сразу черное, я его помню, длинное такое.
Черных оказалось два. Первое, с золотым кантом и золотыми пуговицами, Динка отвергла сразу. Мол, прибавь к нему погоны, сапоги и коня – и вперед, в гусарский эскадрон. И ладно бы, даже оригинально, только пуговицы величиной с мяч. И звякают друг об дружку на ходу, как подковы боевой лошади.
Увидев второе, она улыбнулась:
