Я спросил: “Какая?”
Он ответил: “Один из техников делал измерительные фонограммы, и записал их на мастер-запись.”
“Ты шутишь!”
“Нет, это правда!”
Их работа заключалась в том, чтобы наложить серию эталонных звуков, в основном набор сигналов от самого высокого к самому низкому, на мастер-плёнку, чтобы она была размечена и готова к нашему использованию. Так работали в те дни: отстраивали головки и всё такое, для уверенности, что всё будет как надо. Он заряжал такую пленку в аппарат и давал отмашку: “Всё отлично, можете работать.”
Но по ошибке он наложил эти сигналы на мастер-плёнку с “Thrill It All”. Мы слушаем запись песни, и тут вдруг: “Ду-ду-ду-ду.”
Запортил он достаточно, так что нужно было переписывать композицию заново. Это было суровое испытание. Дэйва мы не убили, конечно, но сделали намёк на его проёб на обложке альбома: “Инженер записи и саботажник - Дэйв Харрис” (David Harris – tape operator and saboteur).
Продюсировали “Sabotage” мы своими силами. Группа большую часть времени пропадала где-то, так что в основном эта ноша досталась мне и звукоинженеру. Я всё больше и больше влезал в производственную сторону, но всё не выглядело так, будто я сидел и указывал остальным парням, что делать, так как они знали, что играть, они просто накладывали на запись свои партии. Но я провёл в студии намного больше времени, так как когда дело доходило до записи гитарных кусков или сведения, это занимало больше времени, и я там находился дольше, чем они. Я сильно не жаловался. Я мог там просидеть до смерти.
На “Sabotage” была парочка необычных треков, вроде “Symptom Of The Universe”. Её описывали как первую песню в стиле progressive metal, и я не буду спорить с этим. Она начинается с акустической части, а затем переходит в высокий темп, чтобы набрать динамики, в ней много переходов, включая джем в финале. Последний был придуман прямо в студии. Мы отыграли трек, и после этого принялись просто джемовать. Я начал играть тот рифф, остальные подхватили, мы не переставали играть, пока не отключили запись. Потом я наложил туда акустическую гитару. Несколько вещей, которые мы записали, родились из джемов вроде этого. Мы продолжали играть, и финал песни иногда получался длиннее самой песни. Но многие наши треки получались продолжительными и без этого. Например, “Megalomania”: она тянется и тянется, пока постепенно не стихает звук. Временами вещи были в два раза длиннее, чем то, что вы слышите на альбоме, мы просто вынуждены были выкручивать громкость вниз.
Композицию “Supertzar” я написал дома на меллотроне, со звуками хора. Я добавил тяжёлую гитару и хорошенько всё замешал. Я подумал, хорошо бы попробовать это в студии, но будет круто, если можно будет использовать настоящий хор. И я заказал хор Лондонской Филармонии. Они пришли и готовы были приступить к делу что-то около девяти утра. Оззи об этом ничего не знал. Он зашёл, увидел весь этот народ и вышел.
“Блядь, ошибся студией!”
А потом пришёл опять и начал: “Чего происходит-то, что это за люди?”
“Мы просто пытаемся номер сделать.”
“Ааа... о как.”
Подошла женщина с арфой, у меня была дома арфа, но всё, что я мог на ней сыграть, это “динг, донг”. Она спросила: “Что вы хотите услышать?”
“Ну, что-то типа “динг, донг”. Ну вот то, что я играю.”
Она ответили: “А, что-то вроде этого...”
И её пальца пробежались по струнам.
“Да! Точно!”
Я чувствовал себя идиотом. Что я делаю, прошу её сыграть “динг, донг”? Но в моём багаже такого ещё никогда не было: тяжёлая гитара с хором и арфой. Для меня это был вызов. Я размышлял: хор в пятьдесят голосов и арфа, хорошо бы, чтоб сработало. Но мы это сделали, и звучало всё очень своеобразно и круто.
Обложка “Sabotage” была, пожалуй, одним из самых стыдобных моментов. Мы там позируем у зеркала, которое отражает другую сторону. Мы собирались на фото-сессию и Билл сказал: “Не знаю, что надеть.”
Повернулся к жене и: “Можно одолжить у тебя эти колготки?”
И он напялил на себя её колготки, а под низом оставил клетчатое бельё, которое просвечивалось наружу. Всё в духе Билла. Оззи ненамного отстал, одевшись во что-то вроде японского траурного женского платья. Я даже слышал, когда это описывалось, как “мужик в кимоно”. Такая безвкусица, мы там все настолько по-разному одеты. Грёбанный ад, огребли неприятностей на годы вперёд, оставив всё как есть.
Звук на “Sabotage” немного тяжелее, чем на “Sabbath Bloody Sabbath”, и гитара моя тоже звучит жёстче. Всё это идет от раздражителей в виде положения дел, менеджмента, адвокатов, судебных предписаний. Сделан “Sabotage” был хорошо, но продавался не так споро, как наши предыдущие альбомы. Такое случается с каждым: вы не можете карабкаться и карабкаться вверх, случаются взлёты, случаются падения. Приходят новые люди и другая музыка совершает переворот. Вкусы людей непостоянны, они меняются. А мы всё ещё барахтаемся, занимаемся тем, чем занимались. Несмотря на всё, нам очень повезло с фанами, так как они остаются весьма лояльными. Был у нас период, определённо во времена “Paranoid”, когда мы привлекали внимание толпы тинейджеров, а это совсем не наш тип аудитории. Но они падки на всё, что проходит в Топ-10. Мы в такое не желали втягиваться, потому что это не для нас. Мы рядом не стояли с образом смазливых мальчиков, для нас музыка там была чересчур прилизанна. Вот одна из причин, почему наши альбомы продолжают продаваться все эти годы. Я не могу поверить, что это так, это феноменально. Должно быть, появляются новые детишки и покупают их.
39. Здоровяк в пивнушке
Мой старинный кореш Альберт Чапмен работал менеджером, вышибалой и кем только ни было ещё в одном бирмингемском клубе. Я спросил: “Как ты относишься к тому, чтобы съездить с нами в Австралию и немного поработать?”
Он ответил: “О, да с удовольствием!”
Было это в ноябре 1974-го. После поездки на другой край мира он остался с нами на тур в поддержку “Sabotage” 1975-го года, и летом мы оказались в Америке. На парочке вечеров на разогреве у нас были Kiss. На их шоу было реально интересно посмотреть. Я поверить не мог в то, что творится, все эти наряды, макияж, выдыхание огня, фейерверки, струящиеся с головок на грифах гитар и Бог знает что ещё. Никогда не видел ничего подобного.
Поначалу мы с Kiss не поладили. Мы даже заменили первую букву в их названии с “K” на “P”. Мы собственно даже не знали, что за ребята играют в Kiss, так как никогда не видели их без грима. Они приехали в аэропорт одновременно с нами, в ожидании вылета, компания парней, длинноволосых, все в пятнах каких-то, наверное из-за макияжа, и кто-то начал: “Ага, спорю, это они и есть!”
Время шло, мы познакомились с ними и неплохо сошлись. Много лет назад в Амереке я вместе с Джином Симмонсом (Gene Simmons) принял участие в передаче “Rock School” на телевидении. Они записывали её здесь, в Англии, и идея была в том, чтобы учить детишек играть. Он сделал целую серию таких. Он ничего. Но каждый раз, когда я с ним встречаюсь, получаю еще и порцию соли. Он рассказывает мне, сколько денег он заработал, как заработать на этом и как сделать то. Но таков уж он есть. Такова его натура.
