И входите в корпорацию «Тактическое ракетное вооружение».
Все верно. А также в концерн «Морское подводное оружие».
Владимир Борисович, а как вы, кандидат химических наук, после аспирантуры Уральского научного центра АН СССР, попали на оборонный завод?
Я сюда приехал в середине 1980-х в качестве начальника лаборатории Ленинградского аккумуляторного института. На базе «Уралэлемента» в те годы работало больше двадцати научных институтов, в том числе и наш, Ленинградский, который был головным.
Столичные институты базировали свои лаборатории здесь, в Верхнем Уфалее?
Не только здесь, но в том числе и в Уфалее. Потому что производство на этом заводе связано с ракетной техникой и с водоактивированными батареями для морфлота. Потому что сюда был эвакуирован завод в 1942 году из Саратова — и в Уфалее во время войны делали батареи для фронтовых радиостанций. Потому что в 1980-х здесь ставили мощное производство, связанное с морским подводным вооружением. В это трудно поверить, но объемы производства на «Уралэлементе» в те годы превышали объемы производства на Уфалейском никелевом комбинате.
Владимир Борисович, есть расхожее мнение, что государство зря тратит немалые деньги на оборонку, лучше бы поднимало зарплаты врачам и учителям. Что вы думаете об этом?
Кто не кормит свою армию, будет кормить чужую.
Ваш завод «Уралэлемент» когда-то назывался «Почтовый ящик номер такой-то» и был засекречен, как закрытый город.
Мы производим мощные водоактивируемые батареи для морфлота, для подводных лодок, для электрических торпед, для речных маяков.
И входите в корпорацию «Тактическое ракетное вооружение».
Все верно. А также в концерн «Морское подводное оружие».
Владимир Борисович, а как вы, кандидат химических наук, после аспирантуры Уральского научного центра АН СССР, попали на оборонный завод?
Я сюда приехал в середине 1980-х в качестве начальника лаборатории Ленинградского аккумуляторного института. На базе «Уралэлемента» в те годы работало больше двадцати научных институтов, в том числе и наш, Ленинградский, который был головным.
Столичные институты базировали свои лаборатории здесь, в Верхнем Уфалее?
Не только здесь, но в том числе и в Уфалее. Потому что производство на этом заводе связано с ракетной техникой и с водоактивированными батареями для морфлота. Потому что сюда был эвакуирован завод в 1942 году из Саратова — и в Уфалее во время войны делали батареи для фронтовых радиостанций. Потому что в 1980-х здесь ставили мощное производство, связанное с морским подводным вооружением. В это трудно поверить, но объемы производства на «Уралэлементе» в те годы превышали объемы производства на Уфалейском никелевом комбинате.
Ого. А ваша лаборатория чем занималась?
Мы испытывали и внедряли в производство новую батарею для электрических торпед. Такая батарея ставилась на производство впервые, и наша задача была — отладить технологию таким образом, чтобы простые уфалейские женщины, не обладая специальными знаниями, могли спокойно делать этот продукт. Процесс внедрения — дело не быстрое, занимает лет шесть-восемь.
Успели внедрить разработку? Там ведь перестройка началась.
Да, в 1990 году Ленинградский институт ликвидировал все базовые лаборатории в Союзе. Меня вызвали в Ленинград и объявили: через два месяца вашей лаборатории не будет. Все лаборатории одновременно пошли под нож. Нас просто сократили. В 1991—1992 гг. исчез заказ Минобороны на «Уралэлементе». Помню, сидел тут директор, вот в этом кресле, и читал газету «Правда». Смотрел, какие новые законы изданы: «Вот куда все делось? — говорил он. — Столько в стране производилось! Железа, чугуна, танков! Раз — и рухнуло в один день». Он был искренне удивлен: как так?
А что вы стали делать, когда лабораторию ликвидировали?
Пытался сохранить костяк. Мы создали малое государственное предприятие «Либор», я стал его директором. Кстати, оно живо до сих пор. Мы делали литий-борный сплав, его и сейчас Минатом покупает. Делали тепловые батареи — между прочим, разработка была передовая. В производство они не пошли, но разработку подобрал Арзамас, и сейчас делает эти аккумуляторы. Кстати, тема хорошая, надо к ней вернуться, корпорации «Ракетное вооружение» сейчас такие источники тока нужны.
Получается, Владимир Борисович, вы в разрушенной стране продолжали заниматься производством важных для обороны компонентов?
Да, пытались сохранить лабораторию. Мне не хотелось бросать научную деятельность. Но прожить на этом было невозможно. И мы пошли в гражданку. Занялись производством лекарств для пчел.
Для пчел? Лекарств?
Ну да. Это та же химия. Мы стали делать лекарства для лечения пчелиных болезней. Там прибыль была от двух до пяти тысяч процентов.
Красивая прибыль. И вы так красиво все рассказываете, как будто в костюме спите. Как вы додумались вообще до этих пчел?
Грустное начало истории. Я еще учился в очной аспирантуре— в Свердловске, когда у меня не стало тестя. Он был пчеловод. Родственники решали, что делать, кому-то надо этим заниматься. Я решил попробовать. Нашел подписку журналов по пчеловодству, почитал, разобрался. И вот выяснилось, что пчелы болеют, а лекарственных препаратов нет. Мы разработали рецепт, сотрудничали с Институтом органического синтеза из Уфы, с Институтом Пастера в Ленинграде. Освоили производство и продавали лекарство по всему Советскому Союзу. Все области Украины я лично проехал сам.
Получается, пчелы спасли бизнес?
Можно и так сказать. Но не только. Благодаря моей жене Нине наше маленькое предприятие не закрыла налоговая: Нина с нуля изучила бухгалтерию, разобралась, привела все в порядок, и нам удалось уцелеть. Чем мы только ни занимались… И алюминий плавили по сотне тонн в месяц, пока лом алюминия был в стране. И лекарства для пчел продавали, пока не открылся рынок и не зашли импортные препараты. Пока не началась наша олигархическая приватизация, мы были очень близки к китайскому пути развития. Все было живое, творчество масс работало!
Вы учились и защищали диссертацию в Уральском политехническом. Почему именно там?
Сначала я съездил в Москву, в МФТИ, мечтал учиться там. В школе выигрывал городские и областные олимпиады по физике, любил решать сложные задачки, которые публиковали в журнале «Квант». Если ты решил — потом в журнале публикуют твою фамилию. Это было очень увлекательно.
Вы были отличником?
Да нет. Средний балл — 4,75. Но в МФТИ это не имело значения. Был конкурс — сорок человек на место. Абитуриентам давали задачки, как на олимпиаде. А эти задачки прямо не решаются — надо увидеть путь. Если путь не увидел, никогда не решишь. Нужно увидеть скрытое условие. По результатам мне сказали так: «Ладно, мы тебя берем, но соискателем. Если кто-то вылетит — зачислим». То есть предстояло жить в Москве без стипендии. Папы у меня уже не было в живых, у мамы не было возможности меня в столице содержать. И я со своими результатами поехал в УПИ.
