Ваше восприятие завода отличается от того, каким оно было шесть лет назад?
Конечно, отличается. Тогда ситуация была сложнее. Завод был в долговой яме и в одночасье мог стать банкротом. Сегодня он работает стабильно и сполна платит все текущие платежи. За все годы — ни дня задержки зарплаты.
Вы знаете, что происходит на заводе ежеминутно?
Я знаю, что будет происходить в течение недели, и про любой срыв мне тут же докладывают. А если все идет нормально, то ежеминутными знаниями занимаются другие люди: начальники цехов, начальник производства. Это их работа.
Огромный завод — огромная ответственность?
Я знал, на что шел. За мной девять тысяч человек, и я отвечаю за каждого.
Девять тысяч?!
Чему вы удивляетесь? Когда я начинал, на заводе работало двенадцать тысяч людей.
Вы провели такое большое сокращение?
Нет, специальных сокращений мы не делали, чтобы не вызывать социальных взрывов. Просто многие естественным образом ушли на пенсию, а новых работников принимаем в очень ограниченном количестве.
И только по рекомендациям?
Кого-то по рекомендациям, кого-то интуитивно. Некоторые рекомендации еще десять раз проверить надо. Есть такие «рекомендаторы»: сами выгнали, потом рекомендуют. Сегодня я стал грамотнее. И осторожнее.
Вы поддаетесь влиянию?
Что это значит? Слушаю ли я чье-то мнение? Как любой человек, я принимаю всякую информацию. А что с ней делать, решаю только сам.
То есть эдакого «серого кардинала» при вас нет?
При мне — нет, и быть не может. Серый кардинал — это, по сути, двоевластие. Попытки быть серыми кардиналами, наверно, есть у многих, но я этого не допускаю.
Какие качества вы цените в работниках?
Профессионализм. В любом его проявлении. Людей много, и у каждого свой характер, если начать копаться, недостатки можно найти у всех. Если честно, я не люблю «ботаников».
А это кто?
Бывают такие работники, которые приходят на производство и начинают говорить прописные истины. Появилось понятие нормативной чистой продукции — они тут же лекции читают, появилось новое в системе управления — они опять со своими лекциями. Ну если ты такой умный, иди и работай директором. Так нет, работать они не умеют, они умеют только учить.
А вы не любите, когда вас учат?
Почему? Я очень люблю учиться. Только любую новую информацию я сразу же переношу на жизненные реалии. Плохо — не плохо, но еще в советское время, в восемьдесят седьмом году, я был зачислен в резерв Министерства черной металлургии. Прошел стажировку при главном инженере Первоуральского завода, два месяца сидел в кабинете директора Днепропетровского трубного завода. Смотрел на их работу и учился.
Что такое резерв министерства?
Это молодые специалисты, которых набирали от каждого предприятия. Мы слушали лекции в министерстве, учились основам менеджмента. Кстати, многие, закончив эти курсы, стали директорами по назначению министерства. А некоторых приглашали работать в само министерство.
Если сейчас вам предложат работу в министерстве, вы согласитесь?
Во-первых, уже нет этого министерства. А во-вторых, сегодня ситуация такая, что ни один директор в министерство работать не пойдет.
Почему?
Потому что потеряет себя. Я понимаю, если б мне предложили стать каким-нибудь министром, тогда бы я задумался. Амбиции взыграли бы: вот, министр. На самом деле, министр он сегодня, а через полгода его может и не быть.
И вернуться некуда?
Если не оставить за собой тылов, то некуда.
А что, министр может оставить за собой производство?
Ну а почему нет? Можно договориться с советом директоров и вернуться.
По местным телеканалам вас часто показывали рядом с Рэмом Вяхиревым. Он вам нравится?
Он что, женщина, чтобы мне нравиться? У нас нормальные рабочие отношения. Завод очень много лет сотрудничает с Газпромом.
Сейчас вам его жалко?
Кого? Вяхирева? Нисколько. Чего жалеть-то? Он многого достиг. Реализовал свои возможности. Рэм — Личность, и в жалости не нуждается.
Вы боитесь старости?
Старости? Не задумывался об этом… Нет, наверно.
В январе этого года газета «Вечерний Челябинск», поздравляя вас с днем рождения, прибавила к вашему возрасту лишний десяток. Вы обиделись?
Нет, посмеялся. Друзья позвонили, говорят: ты хорошо сохранился. А «Вечерка» извинилась на следующий день. Причем, сделали они это оригинально: «Мы думали, что таким крупным предприятием не может руководить такой молодой директор». Выкрутились.
Люди узнают вас на улице?
Узнают. На рынке продавщицы говорят: «Ой, а мы вас по телевизору видели!» Многие просто здороваются, некоторые обращаются с просьбами.
Просьбы вас не раздражают?
Нисколько. Я у себя в бюджете ежемесячно прописываю достаточно крупные суммы на благотворительность. У каждого нашего цеха — своя подшефная школа. Кроме того, мы помогаем детским домам, детским садам, району и просто какой-нибудь бабушке, у которой прохудилась крыша.
То есть вы в Ленинском районе — хозяин?
(Смеется.) Нет, я в районе — депутат.
А вам самому депутатство помогает?
Лично мне — нет. А моему делу, заводу — бесспорно. За мной люди, и в первую очередь я лоббирую их интересы.
У вас бывает состояние, когда вам хочется напиться и никого не видеть?
Напиться мне не хотелось никогда. А никого не видеть — конечно, бывает. Так у любого человека бывает такое состояние. От усталости, от груза всяких проблем. Но расслабиться я могу позволить себе только дома. У меня замечательная жена, двое сыновей: дома я по-настоящему отдыхаю.
По-настоящему — это как?
Уезжаю на природу и просто молчу. Иногда играю в волейбол.
В волейболе вы кто — защитник или нападающий?
В этой игре можно меняться ролями.
Игру переносите в жизнь?
Никогда об этом не задумывался. Но на площадке видно всех — какой ты в игре, такой и в жизни.
Дети любят вас?
(Смеется.) Говорят, что любят.
Вы жалеете о том, что у вас нет дочери?
Я — нет. А жена всегда хотела подружку. Ей с мужчинами тяжело.
