Бусый аж дышать перестал в ожидании, Ульгеш же запрыгал, точно муравьями покусанный. Как будто уличал его Бронеслав в чём-то постыдном. Он ответил торопливо, с горячностью:
— Нет, нет!.. Бег-к-свободе оттого так и назван, что его всякий волен постичь…
Бронеслав снова хлопнул ладонью, да так, что бревно загудело.
— А раз так, хватит языками мести, показывай, учиться у тебя станем!.. А то кликнет на работу Севрюк, сразу не до баловства сделается…
— Боговдохновенному бегуну нет преград. Любая препона, даже непреступная с виду, ему лишь подмога. Он во всём видит возможность ещё раз порадовать себя и Богов! Полётом души и ловкостью тела, восторгом преодоления! Победой Свободы над Косностью, Радости над Унынием, Отваги над Страхом, Света на Тьмой…
— Жизни над Смертью… — тихо добавил Соболь.
— Жизни над Смертью, — довершил Ульгеш.
— Красно молвишь, — похвалил Бронеслав.
— Это дедушка Аканума так говорил… Я лишь повторяю…
— Ну, твой дедушка тоже вряд ли своим умом дошёл, и до него люди мудрые жили… Так с чего начинать постижение твоего мо… кури..? Тьфу, язык поломаешь!
Ульгеш снова готов был растеряться. Его впервые просили учить, и кто? Седой почтенный старик!
Другие старшие Волки до времени помалкивали, но диковинное мономатанское искусство никого не оставило равнодушным. Ульгеш обвёл их глазами… Из каких бы родов ни женились парни в род Волка, с годами Волчья жизнь делала их удивительно друг на друга похожими. Они сидели на брёвнах — все на подбор жилистые и поджарые, лёгкие на ногу, отмеченные особой хищной стремительностью в повадке, безошибочной точностью движений. Волки и есть, непоседливые и неугомонные, как юнцы. А из-за плеч взрослых выглядывают дети и внуки, которых им нарожали Волчицы. И у тех тоже блестят любопытные глаза…
— Смотри, дядька Бронеслав, — решился Ульгеш. — Вот, скажем, надо тебе через эту лесину перебраться. — Чёрный палец с розовым ногтем указал на могучий вяз, косо торчавший кверху корнями. — Что будешь делать? Покажи.
— Ну, как что… Возьму да перелезу, делов!
Бронеслав взобрался на ствол, протиснулся сквозь растопыренный частокол обломанных сучьев и соскочил с другой стороны.
— Вот, — сказал он, отряхивая ладони. И задиристо сдвинул белые брови, ибо видел, что жёлтые глаза «головешкина сына» уже вспыхнули хищным огнём, и это могло означать только одно: оплошал старый. Сделал что-то не так.
— Я тебе что, — буркнул Бронеслав, — прямо через верх должен был сигануть?
— А ты представь, — сказал Ульгеш, — что кому на выручку поспешаешь. Или враг от тебя уходит. Тогда…
И сучья действительно не задержали его. Ульгеш прыгнул совершенно по-кошачьи, оттолкнувшись ногами от земли, а потом, уже летя головой вперёд прямо на ствол, — от него руками. Гибким хлыстом извернулся в воздухе и, скользнув между сучьев, упруго встал на ноги. Времени это заняло у него — иной и чихнуть бы не успел.
Волки, от старых до малых, одобрительно загудели. Они умели ценить красоту и мастерство. И знали толк в молодецких забавах, рождающих сноровку для охоты и боя.
Вот только понять никто ничего почти не успел. Вроде всё просто, а поди сообрази, что к чему. Тем более — поди повтори!
Ульгеш не заставил себя упрашивать, показал ещё раз. И не просто повторил, красуясь, свой кошачий прыжок, а всё объяснил и растолковал.
Волки переглядывались, пробовать никто не торопился. Даже Бусый. Кому охота если не расшибиться, так осрамиться прилюдно? Наконец вперёд вышел… Соболь! Примерился — и махнул через вяз. Ничем Ульгешу не уступил.
Тут Бусый вдохновился, вспомнил о Горных Призраках и о полётах по скалам, которым учил его Горный Кузнец, — и тоже решился.
У него получилось не так здорово, как у Соболя и Ульгеша, но ведь получилось же! И пошло.
Ревнивые Волки, от малышни до стариков вроде Севрюка с Бронеславом, полезли прыгать. Кто-то упал, кто-то уже тряс расшибленной рукой, но упрямо пробовал вновь.
Такие мгновения кажутся совершенно обычными, но проходит время, и начинаешь их вспоминать, и хватаешься за голову: так ведь вот оно, было же счастье, самое что ни есть, певчей птицей звенело прямо в ладони, а ты почему-то не замечал. Спохватился, да поздно, было, да ушло, упорхнуло, и всё, не вернуть…
ЛИСТЫ ДЕДУШКИ АСТИНА
— Ай вы, кутята бестолковые!
Горестный окрик исходил от седого сухопарого старика, и малышня испуганно шарахнулась в сторону, действительно как нашкодившие щенята, уже понимая, что сотворили безлепие, но не очень догадываясь — какое. Мы, мол, что, мы же ничего? Не горшок с кашей расколотили, не кудель тёткину подожгли. Всего-то разметали по полу стопку берестяных листов, которую дедушка Астин положил так неловко, на самый край скамьи.
Вот и Права, степенная старая сука, приставленная доглядывать за детьми, большого несчастья в случившемся не усмотрела. Поднявшись, неспешно подошла, обнюхала раскиданные листы и, недоумевая, завиляла пышным хвостом. Потом ткнулась носом в ладонь старика, снизу вверх заглядывая в глаза. Прости, дескать! Только ещё знать бы — за что…
— Не гневайся, дедушка Астин, — подал голос самый храбрый Щенок, сынишка кузнеца Межамира. — Мы всё соберём!
А у самого загорелая мордочка говорила другое: эка важность, берестяные листы! Добро бы ещё полосы на пестерь или лукошко. А то — прямоугольники в две ладони величиной. Ну рассыпались, отчего не собрать?
На самом деле нахальному Щенку было известно, что старец хранил их в особой коробке из хорошего луба и вынимал не иначе как предварительно помолившись в Божьем углу. А стало быть, ребятня всё-таки провинилась.
— Эх, ребятушки… — уже прощая, отмахнулся Астин.
Обрадованные шкодники мигом собрали листы и сложили в ровную стопку, точно как была, и старший мальчик с поклоном поднёс её старику. Узловатая ладонь Астина взъерошила ему русые волосы — и притихшая было стайка, вновь расшумевшись, выкатилась за дверь, и прилежная псица убежала вместе с детьми.
— Ещё листов дедушке надерём, пусть не гневается, — уже в сенях рассудительно сказал заводила.
— И такими же закорючками расцарапаем, чтобы ему меньше трудов, — со смехом добавил кто-то из младших.
На этом голоса отдалились, и Астин остался один.
Стопка, размыканная прокудливыми Щенками, заключала в себе целую зиму работы. В ней было больше сотни листов.
Астин принялся перебирать их — один за другим. Дети, дети… Этот вставили боком, этот — вверх ногами, а этот лежал вроде и правильно, но поди теперь верни его на подобающее место в череде, отыщи последующий и предыдущий!..
