Эту позицию в 1951—52 гг. поддержала уже упомянутая выше комиссия Палаты представителей американского Конгресса («комиссия Мэддена»), предпринявшая расследование катынского преступления исключительно в антисоветском направлении. В 1970 г. аналогичную позицию заняла английская палата лордов (Подробнее см. «Катынь. Расстрел… С. 441—442).
Подобная информация подпитывала уверенность польской общественности в том, что с катынским преступлением «дело нечисто». Особенно, если учесть, что советская сторона по данному поводу хранила «гробовое молчание».
В начале 1980-х катынская тема и события 1939 г. заняли важное место в идеологической борьбе «Солидарности » против коммунистической власти Польши. Через несколько лет Катынь стала общепольской национальной проблемой, на гребне которой «Солидарность» рвалась к власти. Продолжение замалчивания катынской темы и связанных с ней событий 1939 г. официальными властями Польши и СССР становилось нетерпимым.
Необходимо заметить, что советская официальная точка зрения на ситуацию 1939—1940 гг. была закреплена в так называемой исторической справке «Фальсификаторы истории» (1948 г.) Принудительное единомыслие, господствующее в странах соцлагеря до конца 1980-х годов предлагало только одну точку зрения, которая не давала ответ на ряд важных для граждан Польши и Прибалтики вопросов. Поэтому весьма популярной точкой зрения для многих стала другая, формируемая в разговоре за столом на кухне.
К сожалению, уход от всесторонней оценки острых конфликтных ситуаций продолжает доминировать и в официальной историографии современной России. Несмотря на то, что за последние годы выяснилась масса новых исторических подробностей и существенно изменились аргументы оппонентов, российские власти по ряду спорных исторических проблем («польская сентябрьская кампания» РККА 1939 г., «советская оккупация» Польши и Прибалтики и др.) продолжают использовать устаревшую аргументацию, не подозревая, что тем самым способствуют формированию в сопредельных государствах новых «качиньских» и «саакашвили».
Более того, оценка многих спорных исторических ситуаций, в основном, отдана на откуп антисоветски настроенным историкам «необольшевистского» толка, для которых главное – полностью разрушить все представления о социалистическом обществе, а потом… Российское руководство, занятое решением повседневных проблем, пока не сочло нужным уделить должное внимания спорным историческим проблемам.
Аналогичная ситуация сложилась к 1987 году и в польскороссийских отношениях. Тогда по предложению главы польского государства генерала В.Ярузельского была создана двусторонняя комиссия историков СССР и Польши по вопросам истории отношений между двумя странами и, прежде всего, по катынскому вопросу. Однако по вине советской стороны, комиссия работала крайне медленно и неэффективно. Это позволило польской стороне взять инициативу в свои руки.
В результате в 1988 г. члены двусторонней комиссии польские историки Я.Мачишевский, Ч.Мадайчик, Р.Назаревич и М.Войцеховский провели так называемую «научно-историческую экспертизу» сообщения Специальной комиссии Н.Н.Бурденко, в которой они признали выводы комиссии «несостоятельными» (Катынь. Расстрел… С. 443). Никакой внятной реакции советских историков и официальных властей на польскую экспертизу не последовало. Это означало первую победу польской позиции в Катынском деле. Говорить после этого о выводах комиссии Н.Бурденко считалось «плохим тоном».
Несколько ранее, в декабре 1987 г., в ЦК КПСС была направлена записка «четырех» (Шеварнадзе, Яковлева, Медведева, Соколова) по катынскому вопросу в связи с намечаемой поездкой летом 1988 г. Горбачева в Польшу. Предлагалось обсудить записку на Политбюро ЦК КПСС 17 декабря 1987 г. и «внести ясность в «Катынское дело». Однако по неизвестным причинам Горбачев вопрос с обсуждения снял. Об этой записке упоминает бывший консультант Международного отдела ЦК КПСС В. Александров в своем письме от 19 октября 1992 г. в Конституционный Суд по «делу КПСС» (Катынский синдром… С. 262).
Руководство ЦК КПСС вплоть до 1989 г. по поводу Катынского дела ограничивалось пропагандистскими заявлениями. Наиболее серьезным документом того времени стало постановление Политбюро ЦК КПСС от 5 апреля 1976 г. «О мерах противодействия западной пропаганде по так называемому «Катынскому делу», в котором предлагалось дать «решительный отпор провокационным попыткам использовать так называемое «Катынское дело» для нанесения ущерба советско-польской дружбе» (Катынь. Расстрел… С.571—572).
В советское время катынская тема была закрытой даже для членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС. Пытаясь сломать завесу секретности в катынском деле, заведующему Международным отделом и секретарю ЦК КПСС В.Фалину в 1989 г. удалось добиться разрешения для историков Юрия Зори и Натальи Лебедевой работать в фондах закрытого Особого архива с документами Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД. Валентина Парсаданова, как член двусторонней советско-польской комиссии, уже работала в Особом архиве.
Ю.Зоря, получив возможность работать в фондах Особого архива, решил сравнить списки-предписания НКВД на конвоировании польских офицеров из Козельского лагеря с немецким эксгумационным списком, опубликованном в «Amtliches Material zum Massenmord von Katyn» («Официальные материалы о массовых убийствах в Катыни»).
В итоге он обнаружил совпадение фамилий при « выборочном сравнении списков-предписаний на отправку пленных из Козельского лагеря в УНКВД по Смоленской области и эксгумационных списков из Катыни в немецкой «Белой книге». Их очередность совпадала, что было весомым доказательством роли НКВД в уничтожении поляков в 1940 г .» (Катынский синдром… С. 290—291).
Другим доказательством вины советских органов госбезопасности в бессудном расстреле тысяч польских граждан стали документы конвойных войск об этапировании поляков поляков из Осташковского лагеря в распоряжение Калининского УНКВД. Историк Н.Лебедева утверждала, что эти документы позволяют утверждать, что польские военнопленные были расстреляны весной 1940 г.
На основании этих поспешных, косвенных и не вполне обоснованных утверждений (подробнее о версиях Зори и Лебедевой будет сказано ниже) заведующий Международным отделом ЦК КПСС В.Фалин запиской от 23 февраля 1990 г . «Дополнительные сведения о трагедии в Катыни» сообщил М.Горбачеву о том, что советские историки обнаружили в фондах Особого архива, Центрального государственного архива Главного управления при Совете Министров СССР, а также Центрального Государственного архива Октябрьской революции неизвестные документы и материалы о польских военнопленных. Они якобы позволили «даже в отсутствии приказов об их расстреле и захоронении… сделать вывод о том, что гибель польских офицеров в районе Катыни – дело рук НКВД и персонально Берии и Меркулова» (Фалин. Конфликты. С. 346, Катынь. Расстрел. С. 579—580).
Записка Фалина и выводы историков во многом предопределили решение Горбачева о том, чтобы, без тщательного и всестороннего расследования обстоятельств Катынского дела, признать вину органов советской госбезопастности за массовое убийство польских военнопленных. Большое влияние на решение Горбачева оказало то, что весной 1990 г. в ходе подготовки официального визита в Советский Союз тогдашний руководитель Польши генерал В.Ярузельский поставил категорическое условие, что он приедет в Москву, если будут названы виновники катынского преступления («Przegląd» /«Обозрение»/ № 16 за 18.04.07).
