Поезд был уже метрах в пятидесяти. Ветер хлестал Милу по щекам.
– Пожалуйста, нет, – взмолилась она, но дробный перестук колес, словно табун, несущийся галопом, перекрывал ее голос.
Надя улыбнулась. Сделала еще шаг.
Когда машинист начал торможение, женщина бросилась на рельсы с такой грацией, какую Мила никогда не забудет: Надя словно собиралась взлететь. Тут же раздался глухой стук, сразу заглушенный визгом тормозов.
Какое-то мгновение Мила стояла и смотрела на занавес из жести, отгородивший от нее разыгравшуюся сцену. Потом двинулась с места, сбежала вниз по лестнице. Вскоре перешла на другую сторону, на перрон, где совсем недавно стояла Надя.
Небольшая толпа пассажиров, сошедших с поезда, скопилась на рельсах, у самого туннеля. Мила пробилась вперед.
– Полиция, – объявила она, показывая удостоверение.
Машинист был вне себя от злости.
– Вот хрень, уже второй раз за год со мной случается такое. Почему бы им не сигать под колеса где-нибудь еще? Вот хрень, – твердил он без всякой жалости.
Мила осмотрела пути. Она не ожидала увидеть кровь и ошметки человеческого тела. Все происходит совсем не так, подумала она: всегда кажется, будто поезд буквально поглотил человека.
Между колесами застряла только женская туфелька.
Неизвестно почему, она вспомнила свою мать, как та споткнулась, когда провожала ее в школу. Мать, всегда такая собранная, так пекущаяся о приличиях, покатилась по земле, а виной всему – сломанный каблук. И вот она валяется растрепанная, босая на одну ногу, и блестящий чулок телесного цвета порван на коленке. Скромную красоту, всегда привлекавшую взгляды мужчин, осквернил нахальным смешком какой-то тип, который даже не остановился, чтобы помочь. Мила разозлилась на грубияна и от души пожалела мать – и это было чуть ли не в последний раз, когда она испытывала что-то в душе, до того как нахлынула пустота.
Воспоминание заставило ее повернуться к группе пассажиров, столпившихся за ее спиной.
– Разойдитесь, – приказала она.
Тогда и заметила, что чуть поодаль стоит парнишка в фуфайке с капюшоном, тот самый, с которым она столкнулась при входе. Его, наверное, привлек гомон толпы, и он спустился посмотреть, хотя и не стал отходить далеко от лестницы. Но Мила обратила внимание на предмет, который парень держал в руках, с недоумением на него глядя.
– Эй, ты, – позвала Мила.
Парень вздрогнул и обернулся.
– Дай-ка сюда, – велела Мила, надвигаясь на него.
Юнец в страхе отступил на шаг. Сразу же протянул то, что сжимал в кулаке.
– Я это нашел здесь. – Он указал на перрон. – Я не собирался ничего красть, честное слово.
И показал Миле бархатный футляр для кольца.
Мила вырвала коробочку у него из рук.
– Убирайся, – только и сказала она.
Парень не замедлил исполнить приказ. А Мила стала рассматривать футляр, сразу же подумав о том, как он может быть связан со смертью Рэнди Филипса. Если обручальное кольцо – на пальце убитого, что же хранится в ларчике?
Мила заколебалась. Потом все же открыла футляр, страшась того, что там обнаружит. Она сразу поняла, что это такое, и долго изучала, не постигая смысла находки.
То был зуб, весь в потеках крови. Человеческий зуб.
18
– Уж я, поверьте, навидался изувеченных трупов.
Молодого сержанта озадачило, куда подевался малый коренной зуб жертвы: неужто убийца решил прихватить с собой сувенир?
– Бывает, что уносят ухо или палец. Однажды под кроватью одного толкача мы нашли голову наркомана, которого тот убил несколько часов назад. И додумался же притащить ее домой.
Такие истории не были внове для Милы и Бориса. Не появись они, эпизод с зубом тоже попал бы в число курьезов, какими забавляют коллег в обеденный перерыв. У Милы в особенности не было настроения слушать страшилки в тот самый момент, когда за несколько километров отсюда санитары поднимают тело Нади Ниверман с рельсов, по которым проехал проклятый поезд.
К счастью, сержантик умолк, и их троица проследовала через кухню в деревенском стиле, спальню в серых тонах, викторианскую гостиную и еще через одну кухню, на этот раз современную. Пока они проходили по выставочным помещениям большого магазина подержанной мебели, Мила припоминала все, что случилось с ней этим вечером, начиная с проткнутых шин «хендая»: определенно к такой уловке прибегла Надя, чтобы заманить ее в метро. Прежде чем покончить с собой, женщина подала ей знак молчать. И подарила новую подсказку. Милу до сих пор удивляло, как легко они вышли на очередное преступление. Достаточно было ввести в поисковую систему Управления слово «зуб», и выскочила ссылка на странное убийство, произошедшее на рассвете, как раз тогда, когда лучшие умы федеральной полиции толпились в Храме Любви.
– Следов убийцы мы не нашли, – заявил сержант. – Ни единого отпечатка, хотя крови – море. Говорю вам, работал профессионал.
Жертву звали Хараш: мужчина сорока пяти лет, арабского происхождения.
– Его прозвали Могильщик, его бизнес состоял в том, чтобы опустошать дома умерших, – наскоро давал сержант характеристику убитому. – Стоило кому-то окочуриться, как он являлся к родственникам и предлагал скупить все вещи. Оптом. Многие ведь живут одни, знаете? Наследники, дети либо племянники, понятия не имеют, куда девать мебель и всякую технику. Хараш решал проблему, а им даже не верилось, что можно выручить деньги за такой хлам. Могильщику было достаточно прочесть некролог: он нюхом чуял, где можно поживиться. Но все знают, что начинал он с того, что давал деньги в рост под грабительские проценты. В отличие от других ростовщиков, когда должники не могли платить, Хараш не бросался тотчас же ломать им кости. Нет, он забирал у них имущество, а потом перепродавал, оставляя выручку себе в счет долга.
Мила разглядывала вещи, которые ее окружали. Они происходили из другого времени, других жизней. Каждая могла о многом поведать. Кто сидел на этом диване? Спал в этой кровати, смотрел этот телевизор? Остатки чьего-то существования, пустая оболочка, годная для переработки.
– Так Хараш и открыл вот эту лавочку, – продолжал сержант, пока они проходили через очередной безликий салон. – Пришло время, когда ему уже стало не нужно заниматься ростовщичеством. Бизнес у него законный, все прозрачно, никаких темных делишек. Ему еще повезло, ведь он таки заслужил пару лет отсидки. Мог бы вести себя примерно, а он исподтишка нет-нет да и возвращался к старому ремеслу. Как говорится, горбатого могила исправит. Хараш, конечно, был скупердяй, но я думаю, что прежде всего ему до чертиков нравилось держать в своих руках жизни бедолаг, которым позарез нужны деньги.
Сержант остановился перед дверью, подключенной к сигнализации. Распахнул ее, и все трое оказались на складе, битком набитом мебелью качеством ниже, чем выставленная в залах. Полицейский повел их в конец помещения, где располагалась небольшая контора.
