– После длительных переговоров с Судьей мы выработали стратегию. Но чтобы положить конец происходящему, мы прежде всего должны уяснить себе его смысл. – Борис сделал знак Гуревичу, тот поднялся с места, вышел на сцену.
– Нам противостоит военизированная организация экстремистского толка, – тут же заявил он собранию.
На мгновение Мила усомнилась, правильно ли она поняла. Но тут же осознала, что Гуревич говорит совершенно серьезно. Терроризм? Чистое безумие.
– В целом характер преступлений очевиден, – продолжал инспектор, подкрепляя свой тезис. – Третье убийство серии нам открыло глаза: поскольку мотив мести исключается, а связь между преступником и жертвой пока не прослеживается, остается только одно объяснение. – Гуревич обвел присутствующих взглядом, словно ожидая от них ответа. Потом произнес с пафосом: – Подрывная деятельность.
Инспектор поднял руки, и тревожный ропот, раздавшийся было в зале, будто разбился об эту преграду.
– Прошу вас, господа, – успокоил он присутствующих. – Удар наносят ячейки, состоящие из одного человека, и действует он, на первый взгляд, из мести, но в действительности их единственная цель – посеять панику, спровоцировать дестабилизацию установленного порядка. Нам хорошо известно, что страх сильнее тысячи бомб, – заявил он с апломбом. – Им нужна широкая огласка, но мы этому воспрепятствовали, установив режим абсолютной секретности.
Эта версия – сплошное безумие, подумала Мила. Но в принципе у полицейских отлично получается искажать реальность: когда их припирают к стенке, они, вместо того чтобы признать встающие перед ними трудности, перетасовывают факты – пусть все видят, что они всегда на шаг опережают противника. К тому же они считают, что мотив преступления – головная боль для судей и адвокатов. Полицейских занимают два вопроса: кто и как, почему – вопрос праздный или заранее решенный.
В этот миг за спиной Гуревича пошла запись с камеры над перекрестком, на которой видно, как Эрик Винченти идет по тротуару, останавливается на перекрестке вместе с другими пешеходами, но потом наклоняется к люку завязать шнурок на ботинке, наконец, снимает бейсболку и внаглую приветствует тех, кто на него смотрит.
Миле стало смешно при одной мысли о том, что коллегу по Лимбу можно представить в роли фанатика, ведущего борьбу с обществом и его символами. Но и она не могла не заметить, что Эрик на этих записях кажется совсем другим.
– Бесполезно игнорировать тот факт, что будет трудно предвидеть, какой окажется следующая цель, – продолжал Гуревич, заложив руки за чуть сутулую спину. – К этому нужно добавить, что три преступника, вступившие в игру, до настоящего момента никогда прежде не задерживались полицией, а значит, не числятся в базе данных. Личность Роджера Валина установили потому, что он открыл свое имя единственному, кто выжил в бойне, и благодаря описанию одежды, которая на нем была; на Ниверман вышли по обручальному кольцу на пальце жертвы. Эрика Винченти опознала коллега.
Хорошо еще, подумала Мила с благодарностью, что инспектор не назвал ее имя.
– Все это подкрепляет предположение, что речь не идет о профессиональных преступниках, так что и в будущем мы не должны рассчитывать на то, что в архиве вдруг всплывет совпадение с отпечатками пальцев, кровью или ДНК. Да нам это и не нужно, – уверенно провозгласил он. – С этого момента вступают в силу антитеррористические меры. Приоритетная задача – поимка преступников: мы должны схватить Роджера Валина и Эрика Винченти, узнать, кто их сообщники, кто поддерживает их и предоставляет укрытие. – Инспектор поднял руку и стал считать по пальцам. – Первое: Валин использовал полуавтоматическую винтовку «Бушмастер .223», чтобы расстрелять семью: где он ее достал? Простому счетоводу неоткуда взять такую игрушку. Второе: прочешем Интернет в поисках бредовых воззваний, проанализируем сайты, куда фанатики выходят, чтобы плести заговоры и обмениваться инвективами в адрес правительства либо практическими советами, как воплотить в жизнь свои безумные планы. Третье: я хочу, чтобы вы как следует прижали политических лидеров, торговцев оружием – всех, кого хотя бы смутно можно заподозрить в намерении нанести удар по существующему строю. Наш девиз: «Твердая рука и никаких поблажек». Мы поймаем этих ублюдков, будьте уверены!
Зал взорвался аплодисментами. Но не убежденность в правоте оратора вызвала их, а неуверенность: хлопая в ладоши, люди пытались отогнать ее, но это все равно что пытаться положить ковер над пропастью. Мила прекрасно отдавала себе отчет: все присутствующие боятся оказаться в западне, накачать себе на шею расследование, в котором концов не найдешь. Гуревич показал им простой выход, и, хотя данных было недостаточно, чтобы окончательно принять его версию, сейчас коллеги чувствовали, что выбора у них нет. Но инспектор совершал грубейшую ошибку: если навесить на убийц ярлык «террористов», то это придавало уверенности только потому, что при таком раскладе уже никто не станет задавать лишних вопросов, а значит, и не попытается выяснить, вдруг происходит что-то другое.
– Если земля будет гореть под их ногами, если мы поставим заслон любой их инициативе, у них не хватит духу нанести новый удар, – заключил Гуревич, вполне довольный собой.
Сама того не осознавая, Мила замотала головой, да так энергично, что инспектор это заметил:
– Вы не согласны, агент?
Все повернулись к ней, и только тогда Мила поняла, что инспектор ее имеет в виду. Единственная женщина в зале, она вспыхнула, ощущая равномерный жар по всему телу, как будто попала в гигантскую микроволновку.
– Да, сэр, но… – отвечала она, запинаясь.
– Хорошо, Васкес. Может быть, вы можете что-то предложить?
– Я не думаю, что это террористы. – Она сама удивилась своим словам, но отступать было поздно. – Роджер Валин всегда проявлял себя человеком слабым. Может, вместо того, чтобы задаваться вопросом, как он изменился за годы, прошедшие со времени его исчезновения, следовало спросить, что вызвало в нем такие изменения, довело до того, что он взял в руки боевое оружие и устроил бойню. Честно говоря, не верится, чтобы его месть можно было как-то связать с подрывной идеологией. Тут должно быть более личное, даже интимное объяснение.
– Мне как раз кажется, что это типичный случай человека, затаившего зло и мстящего обществу, которое его отвергло, оставило на произвол судьбы.
– Что до Нади Ниверман, – невозмутимо продолжала Мила, – то она даже не была способна восстать против мужа, который регулярно избивал ее чуть ли не до смерти. Говоря откровенно, мне трудно увидеть ее в роли исполнительницы теракта.
В зале поднялся возмущенный ропот, Борис и Стеф, явно обеспокоенные, не сводили с Милы глаз.
От Милы не укрылась враждебность окружающих, но все-таки она решила идти до конца:
– Уже не говоря об Эрике Винченти, нашем коллеге, который всего себя посвятил поиску пропавших без вести и сам уже давно жил в окружении призраков.
– Кого вы хотите разжалобить этими историями? Может, хотите подчеркнуть, что и они были жертвами? – Гуревич глянул на нее осуждающе. – Думайте, что говорите, агент Васкес, вы серьезно рискуете: вас могут превратно понять.
