Красная бархатная штора, скрывавшая вход в заднюю комнату, раздвинулась. Показался очень худой мужчина в джинсах и черной футболке, за ним следом вплыла мелодия с проигрывателя. Это он слушает Эдит Пиаф, отметил про себя Бериш.
– Салют, – произнес портье, кладя в рот последний кусок сэндвича.
– И вам салют, – ответил спецагент на устарелое приветствие.
Мужчине было лет пятьдесят. Он вытирал руки полотенцем. Сухожилия вздуты, кожа покрыта выцветшими татуировками. Седеющий ежик волос, золотое колечко в левом ухе, узенькие очечки для чтения, съехавшие на кончик носа, – вылитый портрет постаревшей рок-звезды.
– Вам нужна комната? – вопросил он, тут же усаживаясь на свое место за стойкой и опуская взгляд в книгу регистрации.
Очевидно, что обычным клиентам этого отеля не нравилось, когда их рассматривает портье. И он старался как можно меньше глядеть на постояльцев.
Мила и Бериш мгновенно переглянулись. Он явно принял их за случайную парочку в поисках уединения.
– Да, – произнесла Мила, принимая роль. – Благодарю вас.
– Вы уже придумали, под какими именами зарегистрироваться, или я сам сочиню?
– Давайте вы, – отвечал Бериш.
– Полотенца будете брать? – Портье ручкой указал на стопку махровых полотенец, лежавших на тележке для белья.
– Нет, обойдемся, – отказалась Мила, но потом добавила: – Можно нам снять триста семнадцатый номер?
Портье поднял взгляд от регистрационной книги:
– Почему именно этот?
– Наше счастливое число, – ответил Бериш, наваливаясь на стойку. – Есть проблемы? – Он изучал реакцию портье.
– Вы сатанисты, спириты или просто любопытные?
Бериш не понял.
– Вас кто-то направил сюда? Иначе не объяснить.
– Объяснить – что? – спросила Мила.
– Черт, не прикидывайтесь дураками. Предупреждаю: если вы хотите именно этот номер, придется заплатить на пятнадцать процентов больше. Не морочьте мне голову.
– Заплатим, без проблем, – успокоил его Бериш. – Но скажите все-таки, что такого особенного в номере триста семнадцать?
Портье в сердцах махнул рукой:
– Да глупость одна… Говорят, лет тридцать назад там произошло убийство. Время от времени кто-то об этом узнает и спрашивает номер, чтобы там потрахаться. – Тут он пристально взглянул на пару. – Вы, случайно, не любители жесткого секса? На прошлой неделе мне пришлось вышвырнуть одного такого, в кожаных трусах: попросил, видите ли, свою шлюху повесить его в шкафу.
– Не волнуйтесь, с нами у вас не будет проблем, – заверил его Бериш, ставя на этом точку.
– Ведь эти ненормальные валят гурьбой. Попадись мне тот, кто запустил байку про триста семнадцатый, я бы ему показал, – ворчал портье, снимая с доски нужный ключ с прикрепленной к нему латунной грушей. – Часа вам хватит?
– Вполне, – отвечал Бериш.
Они расплатились и забрали ключ.
Поднялись на лифте. В деревянной кабине едва хватало места двоим. Механизм на шкивах и тросах медленно довез их до третьего этажа. Содрогаясь и дребезжа, лифт остановился.
Створки открывались вручную, и, чтобы выйти на этаж, Беришу пришлось раздвинуть решетку. Закрыв кабину, они пошли по коридору, высматривая нужный номер.
Наконец нашли: последний по коридору, рядом с грузовым лифтом. Черная дверь – деревянная, покрытая лаком, такая же как все прочие, и на ней выделяются блестящие металлические цифры.
317.
– Что ты об этом думаешь? – спросила Мила, прежде чем спецагент успел вставить ключ в замочную скважину.
– Что номер подходит как нельзя лучше: рядом грузовой лифт и можно без проблем выносить из здания спящих.
– Ты, значит, считаешь, что Господин доброй ночи всегда завлекал своих жертв именно сюда?
– Почему бы и нет? Не знаю, правда ли, что там произошло убийство, но слухи явно на руку Кайрусу.
– Разумеется, – согласилась агент Васкес. – Часто снимая один и тот же номер, даже под вымышленными именами, он рано или поздно вызвал бы подозрения. Но благодаря своей зловещей славе триста семнадцатый и без того самый востребованный в отеле. Безошибочный выбор, сказала бы я.
Бериш повернул ключ в замке.
Они вошли.
Номер 317 ничем не отличался от прочих гостиничных номеров. На стенах темно-красные обои. На полу ковровое покрытие того же цвета, но с крупными синими цветами – благодаря узору въевшиеся пятна не так бросались в глаза. Пыльная люстра нависала над двуспальной кроватью, коричневой, из лакированного дерева. Бордовое атласное покрывало местами было прожжено сигаретами. Две тумбочки с верхом из серого мрамора. На одной – черный телефонный аппарат. Над кроватью, на стене, можно было различить тень распятия, долго провисевшего здесь, а затем убранного. Оба окна выходили на запад, прямо на улицу. Метрах в тридцати возвышался железнодорожный мост, туда-сюда сновали вагоны.
Без каких-либо комментариев Бериш принялся обыскивать комнату.
– Ты серьезно думаешь, что мы найдем какие-то улики, которые помогут понять мотивы Кайруса? – спросила Мила.
– Видишь ли, – сказал Бериш, открывая шкаф и выдвигая ящики, – он связывался с жертвами по телефону и мало-помалу пленял их обещанием новой жизни. Немного нужно было, чтобы они поддались, ведь обращался он по преимуществу к людям, не знавшим ничего, кроме боли и равнодушия. Достаточно отнестись к ним по-дружески, проявить внимание, какого их никто не удостаивал. Потом, в определенный момент, он приглашал их прийти сюда с упаковкой снотворного. Во сне мы все наиболее беззащитны. Этих ранимых людей он уговаривал во всем положиться на него, предаться его воле. Представляешь, какая требуется сила убеждения? Вот он, Кайрус.
Кроме шеренги пустых вешалок, нескольких пропыленных одеял и старой Библии в переплете из кожзаменителя с логотипом отеля, Бериш ничего не нашел. Но не отступился и продолжил поиски в ванной.
Стены там были отделаны белым глазурованным кафелем, пол выложен плиткой, черной и белой, в шахматном порядке. Раковина, унитаз, вместо душа – ванна.
Стоя на пороге, Мила наблюдала, как спецагент извлекает из шкафчика с зеркальной дверцей наполовину использованный флакон геля для душа и пустую коробку из-под презервативов.
– Ты не ответил на мой вопрос… Зачем Господину доброй ночи все эти люди?
– Он сколачивает войско… Армада теней, помнишь?
– Да, но зачем они возвращаются, чтобы убивать, с какой целью?
Бериш только собрался отвечать, как пронзительный звонок – дребезжащий, назойливый – разорвал тишину. Агенты высунулись из ванной и заглянули в комнату.
Черный телефон на тумбочке требовал внимания к себе.
