Их мотив – обида, злость. На правительство, на общество, на существующую власть или на весь человеческий род.
Существенное различие между серийными и массовыми убийцами в том, что первых, если повезет, можно остановить – надеть наручники, с наслаждением заглянуть в глаза, прямо в лицо отчеканить: «Все, тебе конец»; в то время как вторые останавливаются сами, достигнув идеального итога в тайном подсчете мертвецов. Себе они предназначают последний выстрел, отпускающий на волю, почти безболезненный, из того же оружия, какое использовалось для бойни. Или осознанно подставляют грудь под пули полицейских, бросая последний вызов. Но у блюстителей закона всегда остается тягостное ощущение, что они не поспели вовремя, ведь убийца уже достиг своей цели.
Захватить с собой в ад как можно больше жизней.
Если не остается виновного, которого можно задержать и осудить, жертвы вместе с ним пропадают в забвении, оставляя лишь бессильный гнев неосуществленного возмездия. Таким образом, сотворивший резню отнимает у полиции последнее утешение: сделать что-то доброе для погибших.
Но здесь не тот случай, спохватилась Мила. Если бы эпилогом рассказу послужило самоубийство злодея, Борис не преминул бы об этом сообщить.
– Он на свободе, понимаете? Вооруженный. И может быть, он не довершил начатое.
– Известно, кто этот психопат? – спросил Стеф.
Но Борис ушел от ответа:
– Известно, что он явился из леса и ушел туда же. Известно, что он стрелял из полуавтоматической винтовки «Бушмастер .223» и из револьвера.
Вроде бы все, но у Милы сложилось впечатление, что в рассказе Бориса чего-то не хватает. Что-то он утаил, что-то такое, из-за чего взял на себя труд спуститься в Лимб.
– Судья хочет, чтобы ты поехала и посмотрела.
– Нет.
Отказ вырвался так непроизвольно, что Мила сама удивилась. Как при вспышке, перед ее глазами возникли четыре тела, кровь, разбрызганная по стенам и липкой лужей скопившаяся на полу. И она ощутила запах. Миазмы, шибающие в нос, как будто узнающие тебя и предвещающие со смехом, что и твоя смерть однажды будет так же смердеть.
– Нет, – повторила она с новой решимостью. – Не поеду, не обессудьте.
– Погодите, я не понял, – вмешался Стеф. – Почему должна ехать она? Она не криминолог и не профайлер.
Проигнорировав капитана, Борис вновь обратился к Миле:
– У убийцы есть план, вскоре он снова вступит в игру, погибнут невинные люди. Знаю, что мы слишком многого от тебя требуем.
Вот уже семь лет, как ноги ее не было на сцене преступления. Ты – его. Ты ему принадлежишь. Сама знаешь: то, что ты увидишь…
– Нет, – произнесла Мила в третий раз, чтобы заглушить голос тьмы.
– Я все объясню тебе на месте. Это займет не больше часа, обещаю. Мы подумали, что…
Стеф презрительно расхохотался:
– С первой минуты, как ты вошел ко мне в кабинет, это «мы» не сходит у тебя с языка. Мы решили, мы подумали… Боже правый, все прекрасно знают, что Судья и подумала, и решила, а ты здесь только для того, чтобы передать ее слова. Так что за всем этим стоит?
Гас Стефанопулос – для удобства и краткости все и всегда его называли Стефом – был опытный полицейский, настолько уже близкий к пенсии, что мог наплевать на последствия своих выпадов. Миле он нравился: все время, сколько она его знала, Стеф играл в открытую, не наступал никому на больную мозоль, всегда старался говорить прямо, поступать по справедливости и блюсти честь мундира. Но вдруг, в самый неожиданный момент, давала о себе знать натура старого грека. Мила и раньше видела изумление, теперь написанное на лице Бориса: он, казалось, не верит своим ушам. Стеф, откровенно забавляясь, повернулся к ней:
– Как, по-твоему, мне следует поступить? Дать инспектору пинка под зад и отправить его на верхние этажи?
Мила ему не ответила. Она медленно перевела взгляд на Бориса:
– Сцена преступления у вас отличная, лучше не бывает. Кроме того, у вас есть свидетель, очевидец, сын Белмана, и вы, полагаю, уже составили фоторобот. Может быть, для полной картины вам недостает мотива, но отыскать его не составит труда, в подобных случаях он обычно связан с какой-то давней обидой. Насколько мне известно, там никто не пропал, так каким боком нас, в Лимбе, это касается? Как это касается меня? – Мила помолчала. – Значит, ты здесь потому, что возникла проблема с установлением личности убийцы…
Она прервалась, чтобы все прониклись сказанным. Борис, все время молчавший, даже не шевельнулся.
Стеф подстегнул его:
– Это правда? Вы не можете установить его личность? – Порой случалось, что другие отделы просили, чтобы сотрудники Лимба на основании внешности установили личность: взамен пропавшего человека оставалось имя. – Вот зачем вам понадобилась Мила. Если вы не сумеете выяснить, кто убийца, прежде чем он устроит очередную бойню, можно будет свалить вину на Лимб. Грязная работа – по нашей части, так?
– Ошибаешься, капитан, – нарушил молчание Борис. – Нам известно, кто он.
И Стефа, и Милу ошеломило это утверждение.
– Его зовут Роджер Валин.
При звуках этого имени в голове у Милы беспорядочно замелькали различные сведения. Счетовод. Тридцать лет. Больная мать. Вынужден был ухаживать за ней до самой ее смерти. Ни семьи, ни друзей. Есть хобби – коллекционирует часы. Кроткий. Незаметный. Всем чужой.
Мысленно Мила выбежала из кабинета, пробежала по коридорам Лимба до Зала Затерянных Шагов. Встала перед левой стеной, подняла глаза. Увидела.
Роджер Валин. Впалые щеки, отсутствующий взгляд. Ранняя седина. Единственная фотография, которую удалось отыскать, была на бедже, служившем пропуском в офис: светло-серый костюм, рубашка в тонкую полоску, зеленый галстук.
Необъяснимым образом исчез.
Как-то утром. В октябре. Семнадцать лет назад.
5
Дорога вторила контуру гор.
Машина поднималась все выше и выше, оставляя позади панораму города, сплющенную под тяжелым покровом смога. Потом пейзаж внезапно изменился. Воздух стал чище, в тени высоченных елей легче переносилась затянувшаяся летняя жара.
За окнами автомобиля солнце играло в прятки среди крон, отбрасывая скользящие тени на раскрытую папку, что лежала у Милы на коленях. Вся история Роджера Валина излагалась там. Миле до сих пор не верилось, что грустный бухгалтер с фотографии, висевшей в Лимбе, мог учинить такую жестокую расправу. Как и у других массовых убийц, в его прошлом не отмечалось тяги к насилию. Ярость вспыхнула сразу, вся, сколько ее накопилось, без каких-либо знаков и предвестий. Но именно потому, что у Валина никогда не было проблем с законом, он не числился в базе данных.
Как же удалось выяснить личность преступника?
Когда Мила спросила об этом Бориса, тот всего лишь посоветовал немного потерпеть, мол, скоро она все узнает.
