Отсмеявшись, Инес подошла к дочери и погладила ее тыльной стороной ладони: пальцы были испачканы в тесте.
– Знаю, ты не любишь, когда к тебе прикасаются. Но сегодня можно сделать исключение.
Мила промолчала.
– Я тебе это рассказала потому, что такое обязательно случится и с тобой. Однажды Алиса удивит тебя какой-то фразой или жестом. И тогда ты захочешь забрать ее к себе и больше никогда не оставлять. А до тех пор я подержу ее у себя. Имей в виду: это на время.
Мать с дочерью переглянулись. Мила хотела поблагодарить за рассказ и за слова утешения, но это было бы лишним. Инес и так все понимала.
– Есть один человек, – начала она, даже не отдавая себе отчета. – Мы знакомы недавно, но… – Она не закончила фразу.
– Но ты думаешь о нем, – подхватила Инес.
– Его зовут Саймон, он полицейский. Не знаю, но думаю, что, может быть… В первый раз за долгие годы мне удалось с кем-то сблизиться. Может быть, потому, что мы работаем вместе, это все упрощает. Вроде бы я доверяю ему. – Она осеклась, потом добавила: – С тех самых пор я никому не доверяла.
Инес улыбнулась ей:
– Что ж, это хорошо для тебя. И наверное, для Алисы тоже.
Мила кивнула, полная признательности:
– Пойду наверх.
Комнатка Алисы в глубине коридора была погружена в янтарный полумрак: слабый свет просачивался сквозь ставни. Мила думала, что девочка спит, но, не доходя до двери, остановилась, услышав голос.
Потом отчетливо увидела ее отражение в зеркальном шкафу. Алиса сидела на кровати и разговаривала с рыжеволосой куклой.
– Я тоже тебя люблю, – говорила она. – Вот увидишь, мы всегда будем вместе.
Мила уже хотела войти, даже поцеловать дочку – хотя она этого не делала почти никогда. Но передумала.
Когда дети играют сами с собой, они как сомнамбулы, их нельзя будить. Возвращение к реальности может причинить вред. Очарование наивности рассеется навсегда.
И вот Мила стояла и слушала, с какой лаской, с какой заботой обращается Алиса со своей Мисс. С ней девочка никогда не ведет себя так.
– Я тебя не оставлю одну, я не как моя мама, я всегда буду с тобой.
Милу как будто ударили под дых. Ни одна из ран, какие она себе наносила, не могла бы вызвать такой боли. Никакое лезвие не причинит такого страдания. Только слова дочери несут в себе столь разрушительную силу.
– Доброй ночи, Мисс.
Мила смотрела, как Алиса ложится под одеяло вместе с куклой, прижимая ее к себе. Ее как будто парализовало: ни вздохнуть, ни пошевелиться. По сути, девочка сказала правду, так, как есть, ни более ни менее. Мать бросила ее. Но услышать это из ее уст – совсем другое дело. Мила заплакала бы, если бы знала как. Но глаза оставались сухими и горели огнем.
Когда ей удалось наконец сдвинуться с места, она быстро прошла к выходу, даже не попрощавшись с Инес, которая видела, как дочь проскользнула мимо, взволнованная, и слышала, как хлопнула дверь.
Она припарковала «хендай» в запрещенном месте – плевать. Спешила домой с единственной целью. Есть такой бумажный пакет, спрятанный под кроватью. В нем она найдет все необходимое.
Средство для дезинфекции, вату, пластырь, а главное – полный набор бритвенных лезвий.
Великаны на рекламном щите с дома напротив следили за ней с высоты. Бродяга в переулке поднял на нее взгляд, ожидая какой-нибудь еды, но Мила вихрем пронеслась мимо.
Добежав до подъезда, открыла дверь непослушными пальцами: руки так дрожали от исступления, что она едва не выронила ключи. Нужно обуздать себя: еще немного, и станет крайне важным, чтобы рука, держащая лезвие, была тверда. Взбежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки, и затворилась в тайная тайных своей квартиры. Книги, заполонившие комнаты, онемели – под переплетами больше не было ни историй, ни героев, одни только белые страницы. Мила зажгла свет над кроватью, даже не снимая куртки. Единственное желание томило ее: резать свое тело. Испытать то, что в последний год пыталась заменить страхом. Увидеть, как сталь вонзается в плоть внутренней стороны бедра. Ощутить, как кожа расходится, будто открывается занавес; как кровь вытекает, словно горячий бальзам.
Вылечить боль болью.
Она нагнулась, чтобы вытащить из-под кровати пакет, – еще несколько секунд, и все будет готово, чтобы забыть Алису. Пакет на месте, там, где она так давно его спрятала от самой себя, когда обрекла себя на странную диету, приняв решение поститься, воздерживаясь от пролития собственной крови.
Она протянула руку. Еще, еще – и вот коснулась пакета кончиками пальцев. Протащила по полу, схватила, прижала к себе. Открыла, не медля ни минуты.
Но вместо того, что нужно для нанесения ран, в пакете ее ждало нечто совсем другое.
Мила смотрела на странный предмет у себя в руке, даже не спрашивая, как очутилась здесь латунная груша, к которой подвешен ключ.
Номер 317 отеля «Амбрус».
57
Эдит Пиаф пела Les amants d’un jour.
В холле, погруженном в шафрановый полумрак, не было ни души. Ни клиентов, ни старого слепого негра в клетчатом пиджаке, что сидел на обитом кожей диване, ни даже тощего портье с седеющим ежиком волос, золотым кольцом в левом ухе и поблекшими татуировками – ни дать ни взять постаревшая рок-звезда.
Только музыка заполняла дом. Опустошающая, будто забытые воспоминания, словно колыбельная, примиряющая с судьбой.
Мила прошла к лифту. Нажала кнопку вызова, подождала, пока опустится кабина.
Вскоре очутилась на третьем этаже. Двинулась по коридору, всматриваясь в номера комнат. Черные деревянные двери, покрытые лаком, мелькали перед ней, пока она не остановилась перед той, которая ее интересовала.
Три цифры из полированного металла. 317.
Мила вынула из кармана кожаной куртки ключ на латунной груше. Повернула его в замке. Дверь отворилась, навстречу хлынула тьма.
Переступив порог, Мила тут же протянула руку к выключателю. Люстра над кроватью тускло засветилась – вольфрамовые нити накаливания в старых лампочках потрескивали, мигали.
Темно-красные обои, ковровое покрытие того же цвета, по которому словно бы плавают гигантские синие цветы. Бордовое атласное покрывало, прожженное сигаретами. Две тумбочки. На той, что справа, на сером мраморе, рядом с черным телефонным аппаратом и прямо под тенью, оставленной за долгие годы висевшим на стене распятием, которое затем убрали, лежало кое-что для нее.
Дар Господина доброй ночи.
Из тьмы прихожу я и время от времени во тьму должна возвращаться.
Стакан воды и две голубые таблетки.
58
Сотовый телефон слал сигнал в пустоту.
Может, не хочет с ним говорить, все еще сердится. Это можно понять, подумал Бериш. Так мне и надо. Заехать, что ли, в Лимб, выяснить отношения: вряд ли в такой поздний утренний час Милу можно застать дома.
