Мужчины вышли на крыльцо и, стараясь не производить шума, спустились со ступеней. Степик схватил шуфель, которым расчищали дорожки, и, вооружившись таким образом, они двинулись к калитке.
Осторожно отодвинули засов, резко распахнули и рванули вперед.
— А ну стоять на месте! — закричал Рудинский. — Не шевелись, сволочь! — перепрыгивая через сугроб, обогнал Гарика.
Тип у машины испуганно вскинул голову, явно не ожидая подобного, но все же быстро справился с растерянностью. Он бросил лопату и метнулся во двор.
— А ну стой, тебе говорят! — закричал вслед Гарик и прибавил скорость.
Калитка оказалась запертой. Гарик перекинул Степика через забор. Тот отворил засов, и они пустились в погоню за вором, промышляющим в запертых на зиму домах.
А тот шустро улепетывал по сугробам в сторону леса.
Гарик, будучи высоким и длинноногим, не отставал.
Рудинский сделал пару шагов, увяз в сугробе и повалился на снег.
— Гарик, поймай этого урода! — крикнул он другу. — Не дай ему уйти!
Степик попытался выбраться из сугроба, но увяз еще больше и, махнув рукой, остался в сугробе наблюдать за происходящим.
Расстояние между беглецом и преследователем сокращалось, а лес становился ближе.
Степик сжал кулаки. Уйдет ведь! Как пить дать, скроется в заснеженной чаще, а потом поди отыщи его!
Вдруг убегающий воришка, будто за что-то зацепившись, плашмя повалился в снег. В ту же минуту его и настиг Гарик.
— Есть! — возликовал Рудинский.
Гарик рухнул на распростертое на снегу тело, ожидая яростного сопротивления и драки, но ничего такого не последовало. Тип этот под ним был странно неподвижен и хрупок.
В голове Гарика промелькнуло подозрение, а не мальчишка ли это, сбежавший из детдома, скрывался в пустом доме Поляковых?
Чуть отстранившись, но не теряя бдительности, Гарик потянул за капюшон короткого пуховика, отороченного мехом. Вместе с капюшоном с головы сползла и шапочка, открыв взору белокурые волосы, кое-как перехваченные резинкой.
Это была девушка.
В полном изумлении, не ожидая подобного, Гарик медленно перевернул ее неподвижное тело, приподнял за плечи и, чувствуя все возрастающее волнение, заглянул в лицо.
И отшатнулся, не поверив собственным глазам. А между тем в руках он держал хрупкое тело Миры Ярославской. Той самой девочки с необыкновенными глазами, забыть которую так и не смог.
Глава 22
Мира открыла глаза и сразу зажмурилась от яркого света. Голова, казалось, будто налита свинцом, мысли путались, и девушка не сразу вспомнила, что произошло и где она. Помнится, собиралась уехать. Дождаться, пока в доме напротив погаснут окна, расчистить машину и сбежать. Кажется, уже и расчистила, но уехать не успела.
Снова открыв глаза, Мира пошарила взглядом по потолку и остановилась на лампе под бахромчатым абажуром. Знакомой лампе, которую за целый месяц, проведенный в доме покойной Лешиной бабушки, успела досконально изучить.
Приподнявшись на локтях и чувствуя, как кружится голова, девушка свесила ноги с тахты и приняла вертикальное положение. Плед, которым она была заботливо укрыта, соскользнул на пол, но Мира не потрудилась нагнуться, чтобы его поднять.
Пуховик и валенки, которые были на ней в момент бегства, отсутствовали. Постепенно картина произошедшего прояснилась. Мира вспомнила, как бежала, так, как не бегала уже много-много лет, чувствовала, что силы покидают ее, но остановиться не могла, не хотела оказаться в руках людей, ненавидевших ее, людей, которых и она ненавидела. Они были врагами, разрушили ее жизнь и теперь, когда она снова оказалась на краю пропасти, как стая стервятников, кружили над ней. Но она не позволит им! Она изменилась. И им еще предстоит узнать, как сильно.
Медленно обведя глазами комнату, девушка задержала взгляд на высокой фигуре Гарика, отвернувшегося к окну и усердно пытающегося в нем что-то рассмотреть. Потом взглянула на Степика. Сгорбившись, тот сидел за столом и, опустив голову, сосредоточенно разглядывал свои руки. Они не виделись десять лет, но ничего не дрогнуло в душе Мирославы.
Степик, словно почувствовав ее взгляд, оторвался от созерцания рук и поднял глаза на сестру. На мгновение их взгляды встретились. Лицо Миры окаменело. Подбородок непроизвольно выдвинулся вперед, глаза сузились. И Степику не понадобились слова, чтобы понять: прошедшие годы ничего не изменили. Мирослава ничего не забыла и не простила. Именно поэтому хотела сбежать. Именно поэтому не желала видеть, встречаться. И если бы Гарик не проснулся, если бы не подошел к окну, никто не узнал бы, что она вообще здесь была.
Нахмурившись и не опуская глаз, Рудинский силился припомнить, говорила ли ему мать, что Мира вернулась в Беларусь. Но ничего не вспомнил. Скорее всего, его мама не знала, что племянница вернулась. Да и тетка Тамара, мать Миры, вероятно, не видела дочери. Интересно, как давно она здесь? И где, черт возьми, Леха Поляков?
Пока девушка была без сознания, Степик с Гариком обследовали дом и не обнаружили в нем никаких следов присутствия Лехи.
— Здравствуй, Мира! — нарушив тягостное молчание, заговорил Степик.
В ответ девушка молча кивнула.
— Честно говоря, я и не надеялся, что мы когда-нибудь свидимся с тобой в этой жизни!
— И ты небось безумно рад этой встрече! — презрительно усмехнулась Мира.
— Я знаю, у тебя нет причин верить мне, но это действительно так!
— Ну почему же? Я верю! И до сих пор храню в памяти лучшие мгновения проявления твоей братской любви ко мне! — В ее словах было столько яда, столько неприкрытой ненависти и едва сдерживаемой ярости, что Степик вздрогнул.
Нет, он, конечно, не ожидал теплой встречи, вообще не надеялся на нее и тем не менее действительно обрадовался, увидев сестренку. Прошлое терзало его больше, чем он мог себе представить. Теперь он признавал, что был неправ тогда, нет, не во всем, он по-прежнему был уверен, что человек с хутора воспользовался ею. Не прав он был в своей категоричности, гордыне, нетерпимости, непримиримости и упрямстве, из-за которых потерял двух дорогих ему людей. Миру и Леху. И пусть осознание этого пришло не скоро и не сразу, оно не отпускало…
Сейчас он вдруг понял, что у него есть возможность все исправить, все изменить, попросить прощения…
Но слова Мирославы, тон, каким они были произнесены, ее враждебность и леденящий холод глаз говорили о том, что ей-то как раз не нужны ни его прощение, ни его раскаяние.
— А ты стала другой, Мира! — медленно изрек Гарик, поворачиваясь к ней.
— А у меня, Гарик, были неплохие учителя, — даже не глянув в его сторону, произнесла она. — Напомнить, какие именно?
— Не надо! Если ты думаешь, что мы все забыли…
