Так что поляки опять выехали на травоядности своего режима. Музыка их была заемной, сюжет стоил «Утренней почты» (чтоб связать музыкальные номера, одинаковые девушки и одинаковые юноши с обознатушками и пощечинами перемещались из фильма в фильм от «Озорных поворотов» до «Улыбнись, ровесник»). Лукавые паненки дружно симулировали интерес к плоскому зануде Туреку – притом, что всяк пересекавший границу у Перемышля знает, что в Польше рулит женщина и бегают за нею, а не наоборот.
Фильм перепахал русских до такой степени, что породил одну из самых долгоиграющих франшиз ЦТ. Полкартины прошло в подвальной корчме с кирпичными сводами, герой разевал рот под фонограмму с польскими шипящими, официантка рапортовала в телефон «пану директору». Конечно, это была матрица «Кабачка „13 стульев“». Знатоки возразят: пилотные выпуски «Кабачка» вышли в эфир в январе 66-го, когда фильм только сдавался студии «Кадр», а до советского проката оставалось добрых 3 года. Конспирологи огрызнутся: жгущих на экране «Скальдов» возглавляли братья Анджей и Яцек Зелинские, а бессменным режиссером и патроном «Кабачка» был Георгий Зелинский с женой Зоей (пани Тереза). Уж не приходились ли панове Зелинские друг другу родней и не способствовали ли перекрестному культуроопылению поверх границ?
Помните? «Что бы ни случилось – держи хвост пистолетом, а помаду наготове», – поет Малгожата Потоцка и наша несравненная Каролинка. Если и существовала когда-нибудь эфемерная советско-польская дружба, то только в кабачке, экипаже четырех танкистов, штабе ВЧК и фильме «Дознание пилота Пиркса». И, разумеется, на летних просмотрах «Самозванца с гитарой».
Наша Румыния
Румын на ост-фронте скосило 480 000 при контингенте в миллион и списочном составе в 13 миллионов по переписи 1940 года. Неслабо так потрудилась морская пехота ЧФ и одесское подполье, да. За сигуранцу, за отца Киры Муратовой и сестру Владика Дашевского из книжки Гайдара «Военная тайна» – «огребай, руманешти, матросский подарок!», – как писал Л. Соболев в «Батальоне четверых».
Потом об этом помалкивали в интересах Варшавского блока, и фильмов о войне в Ялте – Одессе норовили снимать поменьше. А то в них на каждом углу какие-то залетные фрицы, а из местных потоком: «Когда румыны драпали…», «Когда румынам пришлось совсем туго…»
Когда румынам пришлось туго, вино со взорванного Симферопольского завода лилось по улицам рекой, его черпали касками, многие перепились и попали к нам тепленькими. Ну, с ними, понятное дело, не церемонились: война.
Потом всех мирил Серджиу Николаеску.
Других-то румын мы и не знали. Ну, солистка сборной по гимнастике Надя Команечи в белом трико. Ну, мультипликатор Попеску-Гопо с притчами о сотворении мира из динозавров. Ну, детский писатель Сынтимбряну с бессмертным «Что еще будет жратеньки змей?»
Николаеску отдувался один за всех, как румынский оркестр из баек про Маяковского. Снимал румынский пеплум и румынский полицейский нуар. Придумал и сам сыграл комиссара Миклована в мягкой шляпе. Ввел в пантеон кинематографа сценариста Титуса Поповича и композитора Фемистоклюса Попу («попа» – не зад, а священник, нечего ржать; у румын, между прочим, православие).
Спасибо Николаеску, через него и доброе вспоминается.
«Уходим в Констанцу», – говорили на «Потемкине».
«Молчи, женщина, вари свою мамалыгу», – говорили особо распоясанным эмансипе.
Но все равно в слове «румын» слишком торчала буква «Ы». Прав Гайдай, дурацкая буква.
Они-то себя наследниками Рима воображали, романами.
А для нас – «ромалэ». Цыганы, и все.
«Даки»
Румыния – Франция, 1967, в СССР – 1969. Dacii. Реж. Серджиу Николаеску. В ролях Пьер Брис, Мари-Жозе Нат, Амза Пелля, Серджиу Николаеску. Прокатные данные отсутствуют.
Рим идет покорять даков и переименовывать в румын. Нашествию мягко препятствует верховный жрец, но падает под стрелой доброжелателя – так и не успев сказать сыну-легату, что «сами мы неместные», родом из Дакии, а стало быть, стелим родину к сандальям врага. Ничего, даки ему насуют, а потом расскажут. Ибо «даже прирученный волк не сможет не откликнуться на зов из леса – лишь бы он был громок и настойчив».
Серджиу Николаеску и сценарист его Титус Попович продолжают авторскую летопись Земноморья. Дака способен одолеть только дак. Лучшие бойцы – с Дуная. Римская кровь отравлена нашей примесью до полной аннигиляции. Солнце встает в Констанце.
Итальянцы уже и не спорят: вы, вы нас завоевали. Человек произошел от румына, святая правда, только не скандальте: жарко очень.
То-то, говорят румыны, горделиво взмахнув булатом, как любят все порабощенные этносы: индейцы, поляки и немцы времен Компьенского мира. Кажется, Николаеску сделал для своих даже больше, чем де Голль для побитых французов, хотя куда уж больше.
Даки молчаливы и мужественны. Они говорят пословицами и ни перед кем не ломают лыжной шапки-«петушка». Они, как митьки, никого не хотят победить, но все время побеждают. Они бегут с гор со страшным ревом на оскаленных устах.
В них играют русские дети докомпьютерной эры.
Правильно делают. В связи с парадоксальным успехом эпоса «Волкодав» Антон Костылев писал о магии праисторической фэнтези, которой нам так не хватило, – а румыны закрыли нишу. Шли легионы с открытой дланью на штандартах: бряк-бряк. Слали баллисты горящие копья в ворота непокорных крепостей: бумм! Двое в черных повязках под убыстряющийся бой барабана втыкали ножи в плаху между пальцами левой руки: тык-тык-тык-тык – так воспитывалась советская шпана. Раненого поили вином с кровью медведя, в жертву дикарскому богу скидывали на копья царского сына, прославленный ролью Виннету Пьер Брис тешил взор девиц средиземноморским загаром и ямкой на подбородке.
Как и индейская серия, это было кино несказанно красивого жеста – на который оказались так бедны былины с их патриотическим оканьем и предматчевым хамством в стиле негритянских боксеров.
Сила – в молчаньи и достоинстве, брат.
В умении долго-долго стоять к врагу спиной.
И годы спустя красивым мифом отнять у него законную победу.
«Капкан»
Румыния, 1974. Capcana. Реж. Маноле Маркус. В ролях Иларион Чобану, Виктор Ребенджюк, Сильвиу Стэнкулеску. Прокат в СССР – 1975 (27,5 млн чел.)
Закрываются ставни, запираются двери, засовы входят в пазы. В черный час придунайских сумерек сходят с гор чудовища, мохнатые снежные люди – жрать окорока, насиловать молодух, вздергивать на площадях посланцев Народной Румынии. В это же время с дальней стороны проникает в поселок книжник и экзорцист из столичной госбезопасности. У него новая вера и старые способы. Горных духов он ест сырыми.
«Капкан» стал заключительной частью трилогии о становлении народовластия в валашском крае. Первые две, «Заговор» и «Долог путь до Типперери», у нас не шли: послефашистская буча в странах народной демократии была столь мутной, что ее предпочитали всуе не поминать; коммунисты победили – и ладно. Красная Армия, сделав крюк по Черноморью, ушла на северо-запад, перекрасившиеся румынские военные двинули за ней на Венгрию (у них старые счеты), монарха Михая I, сдавшего нам страну за орден Победы, прозвали «королем-комсомольцем», портреты развесили, но слушаться не спешили. Тем временем в тылу шло такое самочинное рубилово красных, черных и синих-татуированных, какого мы не видали аж с безвластия середины 1917 года. Железная гвардия – фашистский фрайкор – после трех лет правления перешла в подполье и пановала ночами, в правоохране партийные назначенцы блокировались с сыщиками старой школы, ценности текли за кордон либо питали беспорядки – вся эта азбука перемен знакома миру аж с Великой французской революции.
