– И как, не
надоело? – спросила Танька.
– Да, в
общем, начинает надоедать… Все жду, когда же мне в эпизоде роль дадут, и никак
не дождусь. Я же прирожденный актер! Еще в детском саду стишки с табуреточки
читал! И все никак, все впустую… Может, на кастинги походить?..
– Ну вот еще,
на кастингах такие толпы, не прошибешься! – включилась в разговор девушка
в зеленом. – Смотрят на тебя как на базаре! Унижение. Как будто
продаешься. Так вот протаскаешься весь день и ничего не получишь. А здесь хоть
точно снимешься. Да и на артистов поглядеть можно! Может, познакомиться
повезет. Или режиссер меня заметит.
– Прямо
заметит! Держи карман шире! – сказала Татьяна.
– А что? И
заметит! Я в этом уверена! Выделит из толпы как самую красивую, пригласит в
эпизод, а там уж я так сыграю, что они все закачаются! Потом роль второго
плана, потом главная, а там уж до Голливуда недалеко!
Несколько человек,
слышавших разговор, скептически захихикали. Танька подмигнула и пихнула меня в
бок, приглашая вместе посмеяться над наивной мечтательницей. Но мне почему‑то
было не смешно. Обидно даже было почему‑то. Я спросила:
– Что, тут
все в актеры метят?
– Ну вот
еще! – заговорили с разных сторон. – Делать больше нечего, актером
становиться!
– Просто
поглядеть пришли, как фильм снимается!
– Денег
заработать маленько.
– Время
скоротать.
– Впечатления
новые получить.
– Меня как со
службы‑то сократили, так только и остается, что по массовкам ходить!
– Разве же
проживешь на стипендию?..
– Завод
встал, всех в отпуск отправили…
– Я для книги
матерьял собираю…
– А я от
жены прячусь! – сообщил пузатый мужик. – А то всю плешь проела: слезь
с дивана да слезь с дивана, устройся на работу да устройся!..
– Так
устройся, – сказал жилистый.
– Ну вот еще!
Лень. Лучше тут посижу. На пивко все одно заработаю…
Что и говорить, от
коллектива, в котором оказались, мы с Татьяной были не в восторге. Костюмы
некоторых актеров массовки и так говорили, что их хозяева не в себе: например,
одна девица решила, что может использовать толстые колготки вместо брюк; другая
заявилась в розовом, причем вся – с кривых ног до безвкусно отбеленной головы.
Теперь же, побеседовав с коллегами, мы окончательно пришли к выводу, что
подавляющее большинство их – либо чудики, либо лентяи и неудачники, либо
персонажи с весьма сказочными представлениями о жизни. К последней категории
относились особа в зеленом… и, кажется, я.
Опасения насчет
медлительности киношников оправдались: съемки начались только в одиннадцать.
Бригадир отвела нас в другой павильон, переступив порог которого мы оказались в
уютно меблированной гостиной какого‑то дома. Потом прошли немного влево и
обнаружили себя в школьном классе! Миновали класс и увидели, что пришли в
магазин. За магазином оказался оригинально обставленный бар. Вот сюда‑то
нам и надо было.
Режиссер велел нам
рассаживаться за столы и объяснил, что надо делать. Оказывается, задачей
массовки было изображать бурную жизнь, не издавая при этом ни звука. Нам
надлежало открывать рты, активно жестикулировать, кивать головами, общаться с
официанткой – но ни в коем случае не произносить ни слова, даже шепотом!
Поначалу это было
даже интересно. Я и Танька изо всех сил изображали разговор в то время, как
артисты играли сцену встречи в нашем баре и беседовали по‑настоящему. В
перерывах между дублями я с интересом рассматривала громоздкие камеры,
свисающие с потолка осветительные приборы, огромные волосатые микрофоны,
закрепленные на палках, которые держали здоровенные мужики – ух и тяжело им,
наверно! Рассматривала я, разумеется, и актеров. На фоне их, идеально
наряженных, причесанных, загримированных и искрящихся талантом, даже самые
симпатичные из нас, массовщиков, выглядели серыми мышами. Кажется, артисты сами
от себя были в восторге. Когда камера не работала, они наперебой красовались,
рисовались, смешно переиначивали свои тексты и цитировали отрывки из
классических произведений на разные голоса.
– Вон тот
симпатичный! – заметила я насчет одного из актеров.
– А? Что?
Где? – Танька завертела головой.
Артисты ее, как
оказалось, совершенно не интересовали. Танька наблюдала за девицей,
изображавшей официантку, и парнем, выступавшим в роли бармена, и отмечала, что
в их внешнем виде и поведении было не по правилам ресторана:
– Ой,
лохматая какая! Волосы в еду нападают! Пирсинг – не положено! Ха, ногти
накрашены! Фу, бокалы за край взяла – кто ж из них пить теперь будет,
облапанных!..
Кажется, у нее
начиналась профессиональная деформация…
Прошел час,
другой. Я уже успела съесть два чипса, которые мнимая официантка носила от
одного стола к другому, и попить странной жидкости красного цвета, налитой в
мой стакан – кажется, это была растворенная в воде смесь ароматизаторов и
красителей. Смотреть на актеров надоело. Они мне больше не нравились, равно как
и вся эта история с унылыми съемками. Бар перестал казаться оформленным
интересно: стул был неудобным, стол качался, а выставленные за спиной буфетчика
напитки при детальном рассмотрении оказались не чем иным, как использованной
стеклотарой, либо заполненной странными жидкостями разнообразных цветов, либо
пустой. В моменты, когда надо было изображать разговор, мы с Танькой беззвучно
жаловались друг другу на утомительные съемки и жестами показывали, как нас все
достало. Режиссера это не беспокоило: главным для него было, чтобы мы
шевелились и не шумели.
В очередном
перерыве между дублями, пока актеры повторяли слова, а специальные девушки
пудрили с помощью общей кисточки их блестящие физиономии, подруга спросила, как
у меня дела с Геной.
Дела, честно
сказать, были никак. В своем последнем письме я спросила у Ищенко, кто из
героев кино о вампирах нравится ему больше всего и почему он увлекся
девчоночьим фильмом. В ответном послании Гена послал меня к черту. И что ему не
понравилось?! Фильм‑то и правда девчачий, не так, что ли? Пораскинув
мозгами, я решила не отвечать. Сначала обиделась и ждала, когда он образумится
и принесет свои извинения, потом поняла, что извинений не будет, и обиделась
окончательно.
– Знаешь,
Танька, странный он какой‑то! То вроде ласковый, кокетничает, то к чертям
посылает. Не поймешь его…
– Да мелкий
он еще! – сказала Танька. – Маменькин сынок. Еще, небось, в игрушечки
играет. Ему еще нянька нужна, чтобы от маньяков оберегать.
– Да,
избаловали его родители! – вздохнула я. – А как тут не избалуешься в
такой семье?! Все‑таки сын олигарха! Яхты, виллы, машины, вечеринки со
звездами с малых лет…
– У Ищенко
есть яхта?! – неожиданно изумилась подруга.
