— Да, и впрямь «ха ха». Тем временем — что мне делать?
— Ждать, — ответил он. — И молиться.
Я повесил трубку.
Ни ожидание, ни вознесение молитв не относятся к навыкам, коими я могу похвастать. Мыслить — вот что поистине требовалось, а мышление, в свою очередь, требует шотландского виски, как вам скажет любой мыслитель, я же в минуту праздности дал одно нелепое обещание Иоанне. Часы стояли на без десяти три. Я подвернул стрелки на пять минут седьмого и призвал колокольчиком Джока. Он вкатил животворную тележку с напитками манером, кой я могу определить лишь как непокорный, и бессловесно вернул часы в порядок.
— Джок, — сказал я, когда графин забулькал. — Довольно-таки предполагаю, что я — в дерьме. Все потому, что, изволишь ли видеть, о. Тичборн умирает. Сейчас все это уже трудно контролировать.
— Ну он же не виноват, нет? — угрюмо ответствовал Джок.
— Конечно, нет, он был отличный парень, воплощенная учтивость; и помыслить бы не мог нарочно поставить нас в неловкое положение. Но факт остается фактом — это нам очень все усложнило. Что делать?
— Ну чего, не по хорошу мил, а по милу хорош, не? Особенно у джерсов.
— Я никогда не понимал до конца, что это значит. Каково твое толкование?
— Ну, скажем, если болонь — (под коей он имел в виду Отдел уголовного розыска) — подбирается к вам слишком уж близко, звоните кому-нибудь из своих корефанов по Борсталу, и он подводит клюя под взятку. Неважно, прилипнет или нет: его все равно отстранят, пока будут расследовать, а у новенького мудня, кого на ваше дело бросят, прежних контаков уже не будет, э? И первый мудень все про вас держал в голове, точно? Так у вас месячишко-другой на разборы, ага?
— Мне кажется, ага. Батюшки. Но, я полагаю, так в мире принято. Я определенно ничего иного придумать не могу. Благодарю тебя, Джок.
Я позвонил Джорджу.
— Джордж, — произнес я сладкоречиво. — Я поистине должен перед вами извиниться за свою недавнюю неучтивость. В пылу мгновенья, сами понимаете. Сам не свой, э?
Его хрюк я принял за приемку моих извинений.
— Сдается мне, — продолжал я, — что нашим кличем должно стать «не по хорошу мил»: мы должны применить влияние, оказать мягкое влияние, как вы думаете? Например, насколько близко вы знаете наиболее августейших персон Джерси; сидели вы с кем-либо из них в Борст… то есть в Харроу за одной партой? Я имею в виду малых вроде того малого, которому вы звонили вчера из участка?
— И в самом деле — некоторых весьма неплохо.
— Ну так, стало быть, и вот. Пригласите их к чаю, набейте им утробы снедью — горячими пышками с маслом, пирожочками с мясом, вишневой наливочкой, в общем, всем, что им не разрешают есть дома, — а затем напомните им о ваших школьных деньках, о невинных шалостях, что вы устраивали вместе, короче, сами знаете.
— В данный момент я именно этим и занимаюсь. Что-нибудь еще?
— Да вообще-то нет.
— Тогда — до свидания.
— До свидания, Джордж.
Мысль о горячих пышках с маслом схватила меня за глотку, аки тигрица; меня раздирало желание оных. Я забрел в кухню, где Джок наклеивал в альбом фотоснимки Ширли Темпл.
— Джок, — как бы между прочим сказал я, — как ты полагаешь, у нас в доме не найдется горячих пышек с маслом?
Он сердито на меня воззрился.
— Вам перкасно известно, мистер Чарли, что́ насчет горячих пышек с маслом говорила миссис Маккабрей. «Лучше обходиться без них» — вот что она сказала. Вам.
— Но сейчас особый случай, — проскулил я. — Мне эти пышки необходимы, неужели ты этого не сознаешь?
Физиономия его осталась каменной.
— Я тебе так скажу, Джок; ты забудешь упомянуть миссис Маккабрей о горячих пышках с маслом, а я забуду упомянуть о том, что ты спер ее банку икры. Не по хорошу мил, знаешь ли.
Он вздохнул:
— Быстро схватываете, мистер Чарли.
Я придвинул стул, потирая руки, как заправский законник.
По некой сокровенной причине, пышки продаваемые на Джерси, склонны распределяться по семь штук на пакет, а это значит, что если вместе собирается двое пышкоедов, между ними разгорается довольно нелицеприятное состязание в обжорстве, ибо доевший первым третью пышку получает естественное право на четвертую. Мы оба уже порядочно углубились в третью — дело даже выглядело так, что победителя придется вычислять по фото-финишу, — когда звякнул дверной колокольчик, и Джок поднялся, уныло стирая с подбородка растаявшее масло. Вот в такую годину дает о себе знать порода. После молниеносной умственной схватки я разделил оставшуюся пышку на две почти равные доли.
Джок вернулся, метнул взгляд на тару с пышками и объявил, что в вестибюле меня дожидаются какие-то господа из прессы и нужно ли провожать их в гостиную.
«Господами из прессы» оказалась одна привлекательная юная дамочка из «Джерсийской вечерней афиши», явно пышущая интеллектом, один пресытившийся юный фотокорреспондент и один крупный, печальный и благовоспитанный парняга, представляющий радиовещание и телевидение. Я сдал им стаканы спиртных напитков с проворством, достойным шулера с миссисипских колесных пароходов, после чего заключил с ними сделку.
— Не дайте национальной прессе сесть нам на шею, — вот к чему сводилось бремя песенки моей
[174], — и получите — эксклюзивно — всю информацию и все фотографии, которые только разумно ожидать. Подведете меня — и я захлопну перед вашим носом двери и Расскажу Всё «Воскресной публике».
За этим последовали три содроганья, а за ними — три же рьяных кивка.
Тщательно отрепетированными формулировками я изложил им довольно крупную порцию правды, особо упирая на то, что негодяй — явный колдун, а всем отлично известно, что Обедня Святого Секария способна без промаха выдернуть ему зубы и лишить его всех мистических сил, если, конечно, он и впрямь знается с ведьмами, а если он будет упорствовать в злодеяниях своих, и некоторые физические силы его прискорбно и мучительно повредятся.
После чего я метнулся на другую половину дома и позаимствовал у хозяина крупную вонючую трубку и мелкого вонючего пуделька. Зажав одно в зубах (да, трубку), а другое под мышкой, я позволил гостям сделать несколько фотоснимков благостного старины Маккабрея в его любимом кресле и еще более благостного старины Маккабрея за ковырянием в саду. Ушли они вполне удовлетворенными. Я удрал в ванную и от привкуса трубки избавился полосканием рта, переоделся и велел Джоку испакощенный пудельком костюм отправить в чистку, а если надежды на восстановление нет — отдать нуждающимся.
Более ничего примечательного в тот день не произошло, за исключением изысканного карри, по ходу поглощения коего я воспроизводил пластинки Вагнера: под карри он идет изумительно, иного применения ему я по сей день так и не нашел. Сэм нас покинул рано, да и я был уже готов баиньки, как со мною случается всегда после ночи, проведенной в каталажке. Я слышал, как Иоанна вернулась со своей партеи в бридж, но отправилась она прямиком к себе в комнату, поэтому предполагаю, что она проигралась. Долго лежал я без сна, раздумывая о бедняжечке Эрике Тичборне и чувствуя себя «язычником, взращенным в устарелой вере»
[175]. Полагаю, чувство сие вам известно, особенно если супруга ваша иногда отправляется на боковую, не пожелавши вам спокойной ночи.
