Ганя уже будучи довольно большим по малышовым меркам, около четырех лет, не знал, что такое чужое, и полностью игнорировал, когда ему говорили «нет», – но это не самое страшное, такое бывает с детьми. Гораздо хуже было, что если кто-то начинал плакать, это очень веселило нашего мальчика, и иногда он, чтобы порадоваться, старался добиться такого эффекта специально. Тут уж, конечно, находились недовольные мамы и папы на мою голову, которые начинали выдавливать нас с нашей же площадки. Еще Ганя мог с идиотским видом бегать туда-сюда по прямой и таким образом привлекать внимание и без того настороженно настроенных родителей. Если к нему обращался ребенок с желанием познакомиться и поиграть вместе, то Игнат ничего не отвечал и вообще игнорировал пришельца, вызывая естественное недоумение у дружелюбного ребенка. Любая бабка могла походя сказать в нашу сторону недоброе словцо и часто говорила. Я мучилась ужасно. Смущалась и не знала куда себя и дите деть. Совершенно прекратила все эти дурацкие прогулки на площадках – и ближних, и дальних.
В кафе иногда все же приходилось зайти. Ганя удивительно чувствителен к обстановке, это я уже потом поняла. В кафе самообслуживания типа «Братья Караваевы» мальчик вел себя так, что легче было сделать вид, как будто этот ребенок не со мной. Он бегал по проходу, издавая дикие звуки, мог подойти к любому сидевшему в кафе и взять у него с тарелки, что ему понравится. Но главным его хитом было схватить со стола солонку и на глазах у изумленной публики запрокинуть голову и высыпать содержимое себе в рот. Потом поставить, не поморщившись, опустошенную наполовину солонку и пойти к другому столику за следующей. Или взять у кого-нибудь компотика запить.
В то же время, если мы заходили в медитативные «Белые облака», заполненные книгами, с фолк-музыкой и вегетарианской едой, мальчик сидел с блаженной улыбкой чуть ли не в позе лотоса и никого не трогал. И сам производил впечатление просветленного.
Помню, мы ходили на чудесную выставку физических опытов, там можно было сделать облака, нажимая на специальную штуку, или еще магнитные стенды показывали твой силуэт. Ивашка с восторгом обежал все экспонаты и все попробовал, а Ганя завис в зеркальном лабиринте. Причем он забрался туда очень быстро, я не успела стянуть с него обувь. Хотя об этом было написано крупными буквами перед входом. Но не только это тревожило меня. Мальчик засел посередине лабиринта, не давая никому прохода. И никакими силами нельзя было ему объяснить, что надо подвинуться. Залезть туда за ним я не могла – просто потому что не вмещалась. И вот толпа детей, застрявшая в пробке, пытается докричаться до моего Гани и пройти дальше, а он сидит и в ус не дует. Я стою рядом, лицо и уши у меня пылают. И тут появилась, как фея, замечательная женщина, которая нашла простейшее объяснение, которое мне неоднократно пригодилось в дальнейшем. Она сказала громко детям: «Этот мальчик – иностранец. Он не понимает по-русски».
И дети отстали. А когда появлялись новые, наша фея снова объясняла им, что мальчик иностранец. Я стояла рядом и выдыхала.
Кстати, об иностранцах. Однажды я поехала с Ганей к своей подруге в гости в Италию. А итальянцы, как известно, очень любят детей. И Ганя, по их понятиям, очень красивый ребенок. Они изумляли меня своими просьбами его сфотографировать. Но сейчас не о приятном. Ехали мы с Ганей в поезде, и недалеко от нас, в соседнем ряду, сидел итальянец. Он сначала солнечно улыбался Игнату, а когда тот в очередной раз пробегал мимо, схватил его на руки и усадил к себе на колени. И принялся радостно разговаривать с ребенком и громко восторгаться. Ганя относился тогда к незнакомым людям примерно как к мебели. Но этот мужчина чем-то, видимо, напомнил ему папу, которого с нами в поездке не было. И чтобы придать дяденьке больше сходства с папой, мальчик стал отдирать волосы с волосатых рук итальянца и пытаться прилепить их к его бритому подбородку – у папы же есть борода. Я со стыда не знала уже в какую сторону смотреть, а итальянец все продолжал улыбаться, хотя уже и не так широко. Но с другой стороны, он ведь сам схватил ребенка, никто его об этом не просил.
А еще ярко помню случай, когда Ганя прямо посреди проезжей части на переходе грохнулся наземь и закатил истерику. Почему, интересно, он всегда это делает в самом неподходящем месте? Тоже безошибочное чутье? Он выгибался и орал, весь извозился в какой-то черной копоти. Загорелся красный, машины загудели, а я все никак не могла подхватить изгибающегося и извивающегося мальчика на руки. Запомнилась сочувственная улыбка проходившей мимо монашки.
Или в ресторане Ганя наблевал в тарелку с равиоли и подрался с официантом, не желая ему ее отдавать, а непременно доесть то, что осталось.
А еще…
А еще…
Каждый раз, покидая «мой-дом-мою-крепость» вместе с Ганей, я попадала в очень неудобные ситуации, иногда – критические, с руганью и чуть ли не с дракой. Но постепенно моя способность смущаться была исчерпана, и я научилась держать удар.
– Этот мальчик – иностранец, вы говорите на непонятном ему языке!
Папа
Рисполепт
Когда Гане уже было четыре года, нам попалась в одной хорошей ведомственной поликлинике очень ученая дама-психиатр, которая со здоровым цинизмом сообщила нам, что это у вас, в общем, на всю жизнь. Сначала «задержка развития», в подростковом возрасте будут уже ставить «умственную отсталость», ну и потом, вы же понимаете. После 18 лет другого диагноза, кроме как шизофрения, у нас нет. Короче говоря, она предложила нам лечить Игната рисполептом. Мы уже знали примерно, что это: первое, что вы прочтете в интернете о случаях, когда показан прием рисполепта, – повышенный уровень агрессии, особенно в отношении самого себя. Если не считать дурацкого инцидента с психолого-педагогической комиссией, ничего такого у нас не было и в помине. Но под напором ученой дамы после тяжелых сомнений решили все же попробовать. Главной задумкой доктора было постепенно увеличивать дозу рисполепта – сколько ребенок сможет выдержать. С горящими глазами она встречалась с нами, выслушивала и говорила: «Хорошо! Увеличиваем еще! Он у вас смотрите какой сильный!»
Ну, э, примерно со второй недели Ганя начал блевать после каждого приема пищи – зато уже через несколько дней произошли заметные сдвиги! Во-первых, явно улучшилась способность фокусировать внимание на отдельных предметах. Во-вторых, о чудо, появилось что-то похожее на речь. То есть он стал повторять слова. Произносить! В-третьих, наконец, с мальчиком постепенно стал возможным какой-то игровой контакт, ему с большим трудом, но все же можно было что-то объяснять. Это было реально круто, и какое-то время примиряло нас с очевидно варварским влиянием лекарства на пищеварение. Но как-то раз, во время второго курса лечения, мы устроили настоящий фильм ужасов в пиццерии, когда Игнат извергал ртом потоки, как мальчик из фонтана. После этого мы не выдержали и в категоричной форме сказали доктору, что хотим прекратить. Она была очень недовольна. Сказала, что в таком случае ничем нам помочь не может и поставила диагноз «первичная умственная отсталость».
Папа
Дефектолог и темная комната
Еще одним противоречивым специалистом была корректирующий логопед-дефектолог старой закалки, которую нам сосватала Юкина мама.
