В другие моменты энергия (хотя откуда ей было взяться? я
ведь почти ничего не ела от огорчения) так и лезла из меня во все стороны. Я
вертелась на своем матрасе, словно это была сковородка, без конца
пересаживалась с одного конца на другой, стремилась то встать, то лечь, то и
дело отбрасывала наскучивший журнал в сторону, чтобы потянуться за новым,
который в следущую минуту так же полетит в сторону. Невесть откуда возникало
ощущение, что Макс должен появиться с минуты на минуту и сказать мне что-то
очень важное. Я вскакивала, молниеносно наводила порядок на чердаке и начинала
изводить себя ожиданием, от которого внутри словно что-то натягивалось, грозя
вот-вот порваться. В тридцать третий раз представляла себе события прошедшей
недели. Потом - опять-таки не впервые - шепотом пересказывала их воображаемой
подруге (проще говоря, базарила сама с собой, как конченая сумасшедшая). Затем,
почувствовав, что руки устали от безделья, начинала рисовать своего принца
первым подвернувшимся карандашом на первой подвернувшейся бумажке, которой чаще
всего оказывалось белое поле мирно пролежавшего двадцать лет журнала.
Старательно выводила прекрасные глазки, вырисовывала очаровательный носик,
трудилась над ненаглядным ртом, изображала одну за другой шесть букв
возлюбленного имени, а потом внезапно раздражалась - на Макса, на Вальку, на
себя за глупую влюбленность, на бумагу за то, что рыхлая, на карандаш за то,
что затупился, - и густо зачеркивала свое творение, чиркая до тех пор, пока не
скроется полностью картинка, не порвется лист, не сломается грифель.
Чувствовала, что вспотела от непонятной жары. Бежала на улицу - охладиться под
дождем. Скакала с ноги на ногу - не от холода, а от избытка энергии, но, даже
промокнув насквозь, чувствовала, что так и не смогла замерзнуть. Возвращалась
на чердак… и начинала все заново.
Сегодня с утра мне сначала показалось, что все прошло, а
через час - что все стало еще хуже, чем раньше. Если ситуация не изменилась за
целых три дня, значит, она вообще никогда не изменится. Родители, которые
позавчера бегали по участку в старых телогрейках, пытаясь укрыть своих зеленых
питомцев от непогоды полиэтиленовой пленкой, а вчера безнадежно вычерпывали
ведрами воду с дорожек между грядками, отчаялись спасти урожай и второй час
пили чай возле радиоприемника. Я, как обычно, позавтракав, полезла на чердак.
Дождь затих, лишь чуть-чуть продолжал капать. Река, в
которую превратилась наша улица, журчала так громко, что ее журчание было
слышно даже на чердаке. Издалека доносилась ругань старухи Петровича: как
обычно, что-то насчет загубленной молодости и выживания из ума. С руганью
перемежалось громкое мяуканье. Я высунулась из окна и минут пять не могла понять,
в чем дело, пока не заметила кота Ваську, висящего на самом верху столба линии
электропередачи. М-да… У нас в саду мало птичек, но если уж какая залетит…
будет Елкиным работа!
В другой раз эта ситуация меня бы развеселила - но только не
сегодня. Сегодня снова надо было выживать и терпеть, терпеть и выживать, считая
часы до того далекого момента, когда время меня вылечит (если только все это не
враки, и оно действительно кого-то может вылечить). Ох, если бы моя жизнь была
не моей жизнью, а книгой про какую-нибудь выдуманную девчонку! Тогда можно было
бы просто пролистнуть несколько страниц, перескочить на месяц-другой вперед, в
то время, когда я уже точно успокоюсь, и жить дальше. Но нет. Я должна была
прожить каждый день этих двух месяцев. Выстрадать каждую минуту ужасно длинного
сегодняшнего дня. Обычно этих минут так мало - только, бывает, разгуляешься, и
уже спать пора. А нынче - куда бы их деть, кому отдать ненавистное время,
наполненное страданиями?..
Нет, нет, нет! Хватит мотать сопли на кулак! Я собралась с
духом, взяла ножницы и аккуратно удалила изо всех испорченных журналов
зачирканные и незачирканные портреты Максима. «Вот так же и из сердца, и из
сердца его!» На древних страницах остались зиять аккуратные прямоугольные
отверстия, словно смотревшие на меня с немым вопросом: «Что это такое случилось
с нами после двадцатилетнего спокойного прозябания?» «Душа не страница, порезы
заживут», - говорила я себе, ничего не отвечая дыркам. Потом собрала свои
художества в кучу, скомкала их хорошенько, спустилась вниз и выбросила в печку.
- Что сжигаешь? - спросил папа.
- Портреты несчастной любви, - заявила я таким тоном, чтобы
ни в коем случае не быть воспринятой всерьез.
- Ишь, юмористка, - сказали родители.
Я возвратилась наверх. Надо как-то отвлечься. Привычно
взялась за журналы: перелистала один, другой и поняла, что все их уже выучила
наизусть. Из года в год старые журналы, конечно, не меняются, но каждую зиму я
обычно забываю их содержание, и поэтому, вернувшись на дачу в очередное лето,
снова изучаю с интересом. Видимо, лимит на этот сезон был уже исчерпан. Я
рассмотрела все картинки, проглядела все статьи, которые была в состоянии
понять, и даже «Кроссворды с фрагментами», где могла, уже разгадала. Кто не в
курсе - это такие суперсложные кроссворды в «Науке и жизни». Каждое лето я
разгадываю по одному новому слову в каждом номере и благодаря этому вижу, что
умнею. К сожалению, в этом году мой мозг выложил уже все знания, которыми
обладал, и пялиться в кроссворды больше не имело смысла. Надо было искать новое
развлечение.
Развлечение!.. Всего лишь неделю назад это слово обозначало
для меня какое-нибудь новое хулиганство, устроенное вместе с Валькой. Теперь,
после всего произошедшего, я смотрела иначе не только на бывшую подругу, но и
на свои любимые занятия. Отчего-то подумалось, что затея с любовным
издевательством над Катькой была довольно жестокой. Пришло в голову, что мои
страдания - это то, что испытала бы она, если бы действительно получила наши
записки, поверила в чувства Макса, а потом поняла, что все - обман. Даже стало
казаться, что не согласись я участвовать в предложенной Валькой гадкой игре -
ничего бы и не было: ни позорного ползания под окнами Максова дома, ни глупого
свидания, ни унизительного разговора после сличения почерков…
В шуме хлынувшего с новой силой дождя потонули голоса
Петровичевой старухи и кота Василия.
…А я стала думать, как мне отомстить Валентине.
Проще всего, конечно, было бы рассказать всем, какова она на
самом деле. Проинформировать общественность на предмет того, как Валька предает
подруг, непристойным образом посещает мальчишек на их собственных участках,
причем в ночное время… Еще кое-какие грешки припомнить. И постараться, чтобы
первой обо всем узнала ее бабушка!
Я активизировала память, стараясь извлечь из ее хранилищ все
известные мне Валькины безобразия. Порча объявлений, посадка Василия на цепь,
закапывание мыши у Петровича… А в прошлом году? Помнится, мы кидались в
мальчишек чьим-то чужим навозом, утащили одежду одного купальщика, случайно
опрокинули бочку с водой у бабы Фаи, когда лазали поесть ее черемухи… Все «мы»!
А как же Валька? Нет, кажется, о ее «подвигах» лучше молчать и дальше, а то,
глядишь, моих окажется еще больше…
Неплохо бы поссорить Вальку с Максом. Подстроить измену,
привлечь второго парня и вторую девчонку, организовать ревность… Как там это в
сериалах-то бывает? Вещественные доказательства, записки от тайных
возлюбленных… Ох, снова записки! Как же муторно всем этим заниматься! Да и не
приводят такие игры ни к чему хорошему, как опыт показывает. Валька догадается,
что это я, обязательно догадается! И получит лишний повод убедиться в моей
глупой влюбленности, дополнительную возможность поиздеваться.
