«Тут Герка Ивлин ко мне подкатывал, спрашивал, как у тебя дела, может, какие фотки присылала, и чего ты „Вконтакте“ не выходишь уже сто лет… Я, Яныч, думаю, что „казачок-то засланный“, а? Как считаешь?»
«Чего?!»
«Ну ты темная! Классику надо смотреть! Советского кинематографа:)»
«Да знаю я, что это из „Неуловимых мстителей“, у Ростика же любимое кино в пять лет было, забыла, что ли? А при чем тут Ивлин?»
«Ну… подумай своей красивой головой, моя принцесса. Ивлин вряд ли для себя старается. А чей он у нас лучший друг?»
После таких Майкиных сообщений Янке совсем тоскливо становилось. Она давно запуталась, что чувствует к Рябинину и как в это чувство вписывается Глеб. Но то, что где-то там, далеко, за несколько тысяч километров, кому-то была нужна ее фотография… Да, это согревало.
Глава 8. Потери
– Ой, Яночка, ты б знала, что творится!
– Что?
– У Тальки-то отец утоп! Вчера! Уволили его с фабрики, он и запил, а вчера так напился, сколько выпил-то, ужас, мой папка говорит, он сроду столько не пил… и в море полез! Ой, Яночка-а-а!
У Янки как-то сразу потяжелели ноги. Она уронила себя на стул, уставилась на Дашу.
– Когда?
– Вчера, говорю ж, вчера только. Яночка… я так плакала, так дядю Пашу жалко мне-е-е…
– А где Таль?
– Дак дома, где ж? Мама у него ребеночка ждет, Яночка, что теперь с ней будет?
Грянул звонок, выводя весь класс из оцепенения. Диана Васильевна зашла бодрым, пружинистым своим шагом, как обычно, будто ничего не случилось.
– Даша? – удивилась она. – По какому поводу слезы?
Но Даша говорить не могла. Уронив красное от слез лицо в сомкнутые кольцом руки, она беззвучно плакала. Янка положила ладонь ей на спину.
– Яна? Что у вас тут?
– У Конопко отец утонул, – сказал Захар и ломано, неловко улыбнулся.
– Ах ты, Господи! – Диана Васильевна вскинула руку ко лбу, провела по волосам. Потом медленно пошла к двери. – Я сейчас, – проговорила она уже на пороге. – Не шумите.
Глупая просьба. Все сидели молча. Даша всхлипывала:
– Мы же с ними совсем рядом… мы же через забор живем…
– А дядя Паша с моим работал… – откликнулся Захар.
– И с моим, – вздохнул кто-то еще.
– Они нам вообще родственники, – буркнула Милена, – он дядька жены моего брата.
– А его мама с моей училась…
«Чушь какая… – подумала Янка. – Они будто пытаются примазаться к несчастью Таля. Будто бы за то, что их родители знакомы, их всех тоже надо жалеть, будто они могут страдать так же, как Таль!»
Янка выскочила из класса. Где он? Она должна его увидеть! Ее вдруг пришибла мысль: Таль тоже потерял отца. Но его отец не предавал сына. Тут рок, случайность, судьба. А ее, Янкин, отец, который предал и бросил, он – есть, он – жив, с ним все в порядке, он даже счастлив! Она вспомнила свое «Чтоб ты сдох!» и судорожно вздохнула. Она ведь и правда часто думала, что лучше б он умер, тогда можно носить свою утрату с гордо поднятой головой, а не чувствовать себя униженной…
Нет. Не лучше.
Совсем не лучше, Яночка Ярцева, совсем не лучше, если отца просто нет.
Ее тронули за плечо.
– Яна… пойдем в класс.
Они вошли вместе с Дианой Васильевной, и все сразу замолчали.
– Ребята, – сказала классная, – случилось непоправимое: у Виталика Конопко погиб папа. Вы знаете, что они и так жили небогато, а похороны – такое дело… затратное. Мы с учителями решили: надо собрать сколько-нибудь денег для Виталиной семьи. Посоветуйтесь с родителями, кто сколько сможет.
Она говорила, будто просила для себя. И Янке плохо было от всех этих слов. Которые никак не помогут Талю.
Янка из школы пошла сразу на работу, и всеми углами и перекрестками Поселок кричал о Талькином отце.
– Вот горе-то, горе! Как же ж он так? Разве ж он пил?
– Запьешь тут, коли работу потерял, а дома семеро по лавкам.
– Ой, горюшко-горе, детки-то все остались сиротками… Сколько у них старшему-то?
– Пятнадцать.
– Ой, горе, горе…
– Это какой же Конопко? Который у горы живет?
– Да нет, тот симферопольский, а это наш…
– Ивана Захарыча сын?
– Да какой Иван Захарыч, он детдомовский…
– Ох, Пашуня, Пашуня! У меня ж Нинка с ним училась в техникуме, он еще бегал за ней…
– Жалко мужика…
– Мужика! Ты Ниярку пожалей! Как она одна с ними будет? И ведь не поможет никто! Что за люди? Ведь родная дочь!
– Ну, может, теперь-то помирятся, простят…
– Ой, не знаю, не знаю…
Янка неслась сквозь все эти разговоры. Напролом. Она не хотела ничего слышать, ничего знать. Ей было страшно оттого, что сейчас надо будет убирать огромный зал и быть одной со всеми своими мыслями, думать, думать, думать… Мысли ведь не заткнешь, не выключишь. И петь не получалось, горло будто сжало железным кольцом.
После работы Янка зашла к бабушке в бухгалтерию.
– Управилась? – спросила та.
– Да. Ты уже знаешь?
– Про Конопко? Да, Яночка, знаю. Тетя Валя с утра сказала. Горе-то какое…
В маленьком Поселке, где кругом соседи, сваты или одноклассники, все всё знают.
– В школе деньги собирают. На похороны.
– Да, Яночка, конечно…
Бабушка тут же открыла рабочий сейф, отсчитала деньги, записала на бумажке. До зарплаты было еще полторы недели, своих денег нет сейчас и у нее.
– Ты вот эти в школе сдай, а дедушка потом еще к ним сходит… Он ведь с Пашиным отцом работал.
Янка взяла деньги, убрала в карман. Голова была тяжелая, гулкая.
– Ты к ним уже ходила?
– Что?
– Ну, вы же с Виталиком друзья… я думала, ты сходишь, поддержишь его.
Янка молчала. Она не представляла, как это: пойти сейчас к Талю.
– А и правда, чего там под ногами путаться! Иди домой, Яночка. Отдохни… Там Тарас приехал.
Янка встала. Постояла у двери. Бабушка и ее помощница, тетя Валя, смотрели жалобно, сочувственно.
– У него мама ребенка ждет.
– Да, я знаю. Знаю…
Домой не хотелось. Хотелось поговорить с мамой, но она приедет поздно. Мама работала в магазине в Феодосии с утра до вечера, каждый день, кроме четверга. Она давно превратилась в подобие той мамы, которая так смело привезла их сюда. Почти не разговаривала, совсем не смеялась. Так уставала, что не выносила громких звуков. Даже Ростик это понимал и делал телевизор потише, когда мама приходила домой.
