Ясна пересела к Андрею под бок, положила голову на широкое плечо, тихонько провела кончиками пальцев по его локтю.
Ворота базы открылись, и начали подъезжать микроавтобусы «Скорой помощи», автозаки, полицейские фургоны. Пришла пожарная машина и даже один междугородний автобус. Что-то особенное случилось – и завершилось. Подступали будни.
Драган Милич вылез из темно-синего фургона, принял краткий доклад от Пламена и медленно пошел вперед, оглядываясь, запоминая, впитывая. Слободан Брегич вышел ему навстречу из солдатского лагеря и заграбастал старика в объятия.
И только маленький косовар Илир не мог найти себе места. Он то сидел в траве, сжав голову руками, то ходил между микроавтобусами и фургонами, заглядывал в двери и спрашивал незнакомых людей:
– А где Цветко? Школьный учитель Цветко? Вы не видели Цветко?
А потом по взлетной полосе вышел Бармин с телом Андрея Маевского в слабеющих руках. Наступало время вспомнить погибших – сегодня, вчера, когда-либо.
Из-под ворота Маевского свесился наружу золотой медальон на кожаном шнурке.
Всадник, подняв коня на дыбы, уверенной рукой вонзал копье в злобного извивающегося змея. Над головой всадника сиял нимб.
А конь звался Фенимором, только теперь этого не знал никто в целом мире.
Из расселины в самом ее верху появилось сначала острие длинного антикварного штыка, потом седые волосы, потом целиком голова Цветко. Из последних сил учитель подтянулся, выбрался на ровную поверхность и несколько секунд жадно и громко дышал.
Потом поднялся, ошалело огляделся – и побежал. Он мчался по лесу, не разбирая дороги, не огибая препятствий, кратчайшим путем. Ветки хлестали его по лицу, не давали прохода, но Цветко продирался сквозь них, из них, из-под них – словно из-под рухнувших балок полыхающего отчего дома.
«Сделали… Сделали… Сделали!» – стучало в висках восторженно, но без радости. Ведь что может быть сделано, когда по большому счету и сделать-то уже ничего нельзя! Армия ушла, край пуст, и тысячи смуков приближаются к Лешичам, Глоговацу, Приштине, ко всему, о чем бьется сердце…
А сердце Цветко колотилось будь здоров – от второй подряд бессонной ночи, от сумасшедшего подъема в расселине, от всего, что случилось за последний год и последние дни.
Теряя дыхание, он достиг вершины холма и, сбавив шаг, подошел к Хранителю Сербии. Слезы на щеках Цветко давно высохли, оставив светлые полосы на покрытых пылью и оружейной копотью скулах.
Он гладил пальцы скелета, остатки ткани на рукавах и все пытался зафиксировать винтовку так, чтобы она не выпала из костяной длани Хранителя. Трехлинейка выскальзывала снова и снова, и Цветко сквозь зубы выл от бессилия.
– Не отпускай ее! Пожалуйста! Пожалуйста!
Он в бесчисленный раз вжал приклад в непослушную траву и прислонил винтовку к раскрытой руке скелета. Что-то изменилось. Трехлинейка встала идеально ровно. Цветко померещилось, что пальцы скелета чуть сжались, обхватив цевье.
Над зубчатым горизонтом показался красно-розовый край солнечного круга. Порыв теплого северо-восточного ветра зашелестел травой, листьями, растрепал волосы Цветко. Совсем обессилев, он опустился на землю, сел лицом к солнцу, зажмурился и улыбнулся.
За его плечом застыл скелет с оружием в руках. Солнце тонуло в пустых глазницах, дробилось на сломанном козырьке, отбрасывало блики от старинной кокарды и по-прежнему острого штыка. Хранитель Сербии встал в вечный дозор.
Эпилог
Время – как морской прибой. Накатывает на берег, перемешивает песчинки в бесконечных комбинациях, а потом отступает, но лишь чтобы создать новый узор в калейдоскопе жизни.
Время сталкивает людей, делает их важными, незаменимыми, родными друг для друга, а потом растаскивает в противоположные края мира, наделяет непохожими заботами, разными устремлениями, непересекающимися жизнями. И не остается даже причин для повторной встречи. Былого не склеить, его можно только вспоминать.
Оглядываясь в прошлое, порой хочется в праздном любопытстве узнать, разведать, что же стало с теми, кто когда-то был рядом. Хотя бы прочесть, словно в новостной строке… К примеру, вот так:
«Илир десять лет скитался по Европе, затем эмигрировал в Парагвай. Выращивает сорго в сербской общине. Не женат…»
«Ветон скоропостижно скончалась в июне девяносто девятого. Но ее сильное сердце по сей день надежно служит новой хозяйке…»
«Доктор Штерн по-прежнему руководит благотворительным фондом «От сердец к сердцам». Отделения фонда открыты уже в двенадцати странах…»
«Полковник Брегич обвинен в военных преступлениях и выдан Сербией международному трибуналу. Ожидает суда в Гааге…»
«Бывший полевой командир Хашим баллотировался в мэры Приштины в две тысячи втором, но за неделю до выборов был взорван в своей спортивной машине…»
«Драган Милич, несмотря на преклонный возраст, командует отрядом самообороны в сербском анклаве на севере Косова…»
«Ясна Благович с две тысячи седьмого года возглавила миссию Красного Креста в одной из неблагополучных африканских стран…»
А иногда этого мало. Тогда кажется необходимым и важным заглянуть в щелочку, подглядеть, увидеть живьем, понять по глазам и улыбке – как оно там, в настоящем-будущем?
* * *
– Не серди меня! Посмотри, так же засветка от окна идет!
Постаревший, но бодрый голос Сары Палмер пишется с микрофона. Не страшно, это черновой материал.
Оператор с усталым закадровым вздохом переставляет камеру, блик исчезает.
В кадре сидит за рабочим столом военный в отставке. Волевой подбородок, искривленная переносица, плотно сжатые губы, седой ежик волос.
– Как, вы говорите, называется ваш канал? – уточняет он.
– «Ар-Ти», полковник Роджерс, – мягко говорит Сара Палмер.
Полковник чуть пожимает плечами:
– Не слышал о таком.
Монтажная склейка. Роджерс наклонился ближе к камере, слегка раскраснелся.
– Вечная проблема с русскими в том, что они авантюристы. Объясните: что им понадобилось в Приштине? Что они хотели доказать своим марш-броском? В случае боевых действий у них не было бы ни единого шанса. Но они взяли и пришли. Здравствуйте! Это мы! Не ждали? Как будто от их присутствия что-то поменялось…
Монтажная склейка. Роджерс хмурит брови, вспоминая.
– Как, еще раз? Майор Шаталов?..
Машинально дотрагивается до горбинки на носу.
– Нет, не припомню! Пятнадцать лет прошло, знаете ли…
* * *
В нижней части экрана – длинные строчки цифр. Рабочий материал, до обработки. Перед камерой – поседевший генерал Платов. Вспоминает с легкой грустью:
