Ненадолго приходя в себя в гулком корабельном чреве, ротмистр пытался сказать хоть кому-то, что Келлер… Келлер… Келлер… Но не было ни сил на выдох, ни воздуха в легких.
Через тысячу лет путешествия его подняли и понесли. Теплый и душистый воздух наполнил тело. Люди, что несли его, говорили на мягком и необычном языке, но все было понятно, и легко, и правильно. Маевского опустили во что-то ломкое и колючее, он догадался, что это солома. Где-то рядом всхрапнула лошадь, но не Фенимор. Оставалось только открыть глаза и оглядеться. Именно это оказалось самым сложным.
– Здесь зараженные, нельзя подходить! – закричали рядом на чудесном языке.
И тут же зазвучал знакомый-знакомый голос.
– Маевский! – строго крикнул Барахин. – Ротмистр! Не будь эгоистом, очнись!
Подвода тронулась. Маевский разлепил глаза, попытался сфокусировать взгляд на смешной черной фигурке, отбивающейся какой-то палкой или веслом от человечков в белых одеждах. Отборная боцманская ругань сопровождала это представление. Маевскому захотелось, чтобы черный человечек победил белых, – он же один, а тех двое, так нечестно…
* * *
Костыль улетел с причала на песок. Барахин пошатнулся на одной ноге, уцепился за перила пирса, два санитара повисли на нем, как новогодние игрушки.
– Арсений, ты давай без глупостей! – прокричал Барахин. – Все, добрались до сербской земли, конец скитаниям! За Миллера своего не беспокойся, не потеряется, у Барахина все под контролем.
Маевский внизу на подводе шевельнул спекшимися губами:
– Келлера…
Силы стали неравны: еще двое санитаров прибежали на помощь, и вчетвером им удалось оторвать Барахина от перил.
– Ты, главное, сам выкарабкивайся! – успел крикнуть он, исчезая из виду.
Маевский улыбнулся и медленно закрыл глаза. Фенимор ждал его оседланным.
Глава 20
Город Глоговац, автономный край Косово, Югославия
Май 1999 года
Полицейского хоронили в закрытом гробу. Ни лица, ни последнего поцелуя. Только скромные награды на бархатной подушке. Сослуживцы подходили по одному, касались пальцами крышки гроба, уступали место следующему в очереди.
Милич стоял у изголовья с другой стороны и придерживал за плечо вдову – молодую женщину, за два черных дня превратившуюся в старуху. Трое детей – от семи до двенадцати – безмолвно замерли рядом с матерью.
Поток прощающихся иссяк. Безучастные могильщики приподняли гроб на стропах и начали опускать в могилу. Почетный караул из пяти полицейских дал залп из карабинов, подняв стаю ворон.
Шаталов проводил птиц взглядом. Такси – если это и вправду было такси – уехало, оставив его у кладбищенской ограды. За ней в отдалении была видна группа полицейских. Седая шевелюра местного начальника полиции выделялась в темной толпе.
Могилу засыпали быстро. Все правильные и горькие слова уже были сказаны раньше. Полицейские начали расходиться. Милич попытался уйти, но вдова догнала его. Ухватилась за рукав, развернула к себе. Сухие глаза, болезненно жаркое дыхание.
– Милич, родненький! Скажи, что вы их найдете! Ведь и искать-то не надо! Все известно! Милич, вы же сделаете что-нибудь, да? Не может же быть, чтобы без наказания, чтобы убить – и ходить себе дальше по земле? Милич, почему так страшно все стало?
Она уткнулась лицом Миличу в мундир, он осторожно ее обнял.
Вдова не могла видеть глаз Драгана в эту минуту. К лучшему. Гнев и беспомощность – плохое подспорье для утешения.
– Я сделаю все, чтобы они не ушли, – сказал Милич.
Он заметил стоящего поодаль парня в бейсболке с дорожной сумкой через плечо. Тот серьезно и сосредоточенно рассмотрел могилу, потом перевел взгляд на Милича. Драган молча смотрел на него через плечо вдовы.
Из России сюда приезжали добровольцы и раньше. Пробирались через границу кто как сможет, пытались пристроиться к ратному делу, вступить в ополчение. Только они не понимали, что в Косове, в общем-то, не шло никакой войны.
Здесь была не Сербская Краина и не Республика Сербская. Это там сербы, в одночасье росчерком чьего-то пера ставшие меньшинством на территории заново нарисованных на карте чужих государств, попытались воспротивиться этому росчерку и вернуть естественный порядок вещей. Это там четыре года шла война всех со всеми и гражданские вставали с оружием в руках рядом с военными. Это туда стекались из разных стран неравнодушные люди, готовые плечом к плечу с сербами отстаивать их право решать, как им жить. Там.
Миличу не доводилось общаться с добровольцами. Они приезжали в Косово, тыркались туда и сюда и либо уезжали назад, либо как-то пристраивались на время, но никто не предлагал им взять в руки оружие. Милич знал проводников и кое-кого из тех, кто стоял за проводниками. Не очень легальный бизнес, но в нем не заключалось зла.
Однажды ему позвонили. Что сподвигло информатора на контакт, Милич не понимал до сих пор. Обычно мелкие сошки, сотрудничающие с полицией, выдавали минимум сплетен и слухов, достаточный для поддержания отношений, любую информацию из них приходилось выжимать уговорами или угрозами. Но здесь ранг звонившего был существенно выше, и интересную новость он принес по собственной инициативе:
«Едет один человечек, непростой. Русский, бывший военный, только что из армии. Старший офицер, то ли спецназ, то ли десант. Заряженный, рвется на подвиги. Вот я и подумал: ну что ему тут светит?»
Подумал он, видишь ли! Милич информатора выслушал, поблагодарил за бдительность, но в целом совершенно не знал, как новым знанием распорядиться.
Прошла пара дней. На окраине в перестрелке ранили троих полицейских. В конце недели взорвали патрульную машину, экипаж погиб. В тот же день в горах нашли свежую могилу, а в ней семью из шести человек. Милич осознал две вещи: что история про русского как заноза засела в памяти и что он в сложившихся обстоятельствах не считает зазорным осмысленно превысить данные ему полномочия. Нужно защищать город, общину, а средств к этому все меньше.
Милич вышел на информатора и сказал, что заинтересован.
Повернуть процесс в правильное русло было делом техники. Радо Аджич воскрес и явился в Глоговац с сумкой за плечом, в пыльных башмаках и надвинутой на глаза бейсболке.
Не похож, подумал Милич. Но какая теперь разница.
* * *
В кабинете комиссара полиции пахло оружием и молотым кофе. Шаталов сидел перед несгибаемым стариком и отвечал на все новые вопросы. Кто-то попытался войти, но Милич рявкнул на посетителя так, что дверь закрылась сама.
– Я просто хочу помочь, – повторил Шаталов.
– Как звали твоего брата?
– Валентин.
– Как он погиб? – Темные глаза смотрели пристально, неотрывно.
– Не знаю. К родителям пришел человек. Дал фотографию. Там крест и табличка. Сказал, брат погиб в бою.
