Объехав с десяток опорных пунктов вместе с Маевским, они остановились на минимуме: нужен был водитель и два «загонщика». Выбор пал на сухопарого учителя Цветко из сгоревшей деревни Лешичи, его друга Небойшу и племянника Воислава – улыбчивого парня, развозящего по окрестностям на арендованном грузовичке стройматериалы, мебель, продукты и всякую всячину.
Небойшу и Цветко отправили в Селину с вечера. Сами выехали в ночь. Загнали пикап на закрытую от посторонних глаз полянку, Воислава оставили сторожить машину. Шаталов и Маевский последние пару километров прошли пешком по дороге, особо не разговаривая и настороженно вглядываясь в темноту.
Добрались до выбранного по карте места, присмотрелись, убедились, что прибыли первыми. Стараясь не приминать траву, перебрались через кювет и поднялись по склону метров на пятьдесят. С уступа, пронизанного корнями сосен, открывался вид на дорогу, изогнутую зеркальной буквой S. Они пришли справа из леса, а влево дорога уходила в ущелье.
– Отсюда до первой развилки – от силы полкилометра, – сказал Шаталов. – Дальше дороги расходятся, перехватить транспорт проще всего здесь.
– Логично, – неохотно признал Маевский.
Шаталов показал на каменную проплешину метрах в пятнадцати над дорогой.
– На их месте я бы разместил снайпера вон на том утесе. Обзор отличный, деревья дорогу не загораживают. И автобус, и грузовик будут как на ладони.
Маевский согласно кивнул, а потом встревожился:
– А если они вообще не здесь встречать будут?
– Доверься моей чуйке.
– Не понял… Прошу прощения, чему?
Шаталов на секунду задумался и сформулировал:
– Дару тактического предвидения, усиленному многолетним опытом.
– Часто ждал в засаде? – поинтересовался Маевский.
– Часто ехал в автобусе.
Деревня Селина, автономный край Косово, Югославия
Май 1999 года
Нестерпимо хотелось спать. Цветко удивлялся сам себе: откуда такое спокойствие? С января каждую ночь он просыпался по два-три раза. Снова и снова пытался выбраться из-под горящих стропил обвалившейся крыши. А тут накануне мероприятия… Да что уж врать себе – накануне боя! – вдруг пришла уверенность, что впереди нечто очень важное, и организм попросил подзарядить аккумулятор. Поэтому Цветко с удовольствием позволил себе на несколько минут смежить глаза на пассажирском сиденье грузовика.
Второй ополченец, худой как щепка пенсионер Небойша, расхаживал вокруг автобуса с винтовкой-мелкашкой и поторапливал беженцев.
Перед рассветом выпала роса и стало не по-майски промозгло. Автобус со включенными фарами и заполненный мебелью грузовик без тента стояли на крошечной площади в центре деревни. Мебель была старая и обшарпанная – с собой увозили все, чтобы легче обустроиться на новом месте в незнакомом краю.
Переселенцы – так они сами предпочитали себя называть – постепенно заходили в автобус. Несколько жителей села – и косовары, и те сербы, кто пока решил остаться, вышли их проводить. Люди обнимались, негромко прощались.
Старший среди переселенцев – коренастый старичок с гордо поднятой головой и плотно сжатыми губами – пересчитал людей в автобусе, по-хозяйски обошел грузовик, заметил спящего в кабине Цветко и поспешил к нему.
– Вы уверены, что все будет хорошо? – спросил старший, открыв дверь и тряхнув Цветко за плечо. – Почему вас так мало? Неужели нельзя было…
Раздосадованно махнул рукой, вернулся в автобус. Водители курили в сторонке и явно нервничали. Цветко протер глаза, потянулся, пошел их звать.
Через несколько минут прощальные слова иссякли. Пришла пора отправляться.
Цветко и Небойша залезли в кузов грузовика. Автобус тронулся первым. Жители деревни оставались на месте и махали уезжающим вслед, пока автобус и грузовик не скрылись из виду. Разве что один сутулый косовар торопливо ушел с площади чуть раньше.
* * *
Время в засаде тянулось, как резиновый жгут. Не поймешь, минута прошла, или пять, или час.
– Ты не сердись на меня, Андрей, – сказал Шаталов. – Я понимаю. Приехал неизвестно кто, неизвестно откуда, все твои планы поломал.
– Поломал, – не стал отнекиваться Маевский. – Но не в этом дело. Знаешь, сколько я уговаривал Милича вооружить нас? Мы же в охране порядка перед ОАК как куры перед лисами. Кудахчем, а сражаться нечем, пукалки одни. Да повязки на рукав для устрашения противника. А тут приезжает заморский варяг, и нате: чего изволите, гости дорогие? Автоматы – держите! Гранаты – будьте любезны! Попросил бы ты лучше танк – наверно, тоже в гаражах припрятан. Что же получается, он тебе, незнакомцу, больше доверяет, чем нам? Почему? Я же не юнец безусый, в Краине срочную службу проходил. Потом добровольцем в Боснии – до самого прихода миротворцев. Жалею, что уехал.
Мальчишке нужно выговориться, догадался Шаталов. Прыгает с одного на другое, сразу сто мыслей в голове. Это нормально, перед работой такое со многими случается.
– Как так вышло, – спросил он осторожно, – что целая страна на куски рассыпалась? Ты хоть и югослав, а не серб. Со стороны виднее должно быть. Что у вас тут, хорватов притесняли? Или бошнякам с косоварами жизни не давали? Из-за чего все войны? Что не жилось?
Маевский задумчиво уставился вдаль, вспоминая.
– Неплохо жилось. Я ведь тоже беженец. Прибежал сюда как миленький. В моем городе сейчас ОАК. А когда-то был уютный двор, дружные ребята. Кто албанец, а кто серб, где русский, или цыган, или грек – кого это интересовало? Мы просто жили: отлынивали от уроков, пытались казаться старше, чем есть, курили самосад, пили ракию, бегали за девчонками, каждый понемногу готовился к взрослой жизни, нащупывал свою тропинку. Сосед сверху, Медждим, влюбился в мотоциклы. На заднем дворе сколотил себе сарайчик, поставил верстак, всей округе чинил мопеды и мотороллеры, торговал запчастями. Копил на «Харлей». Лет за сто насобирал бы, наверное.
Шаталов слушал непривычно плавную, чистую речь Маевского – русскую и нерусскую одновременно.
– Дедушка приехал в Косово из Белграда в конце двадцатых, когда поступил на военную службу по охране границы с Албанией. Этнических албанцев здесь было не так уж и много. Но они живут кланами и мыслят кланами, понимаешь? К одному брату перебираются другие братья, потом перевозят семьи, а у невесток тоже есть родственники… Когда я учился в школе, коренных косоваров и приехавших албанцев уже стало больше, чем сербов. И никто не предугадал угрозы…
– Была у зайки избушка лубяная, а у лисы ледяная… – вспомнил Шаталов начало детской сказки, но Маевский его не услышал.
– Теперь дядя моего друга Медждима поселился в доме, где я появился на свет. Обычный человек, у него трое детей, мама-инвалид. Думаю, о нас он не вспоминает. Я силой вывез родителей в Белград, потому что не хочу сомневаться в том, живы ли они. А сам вернулся в Косово. Мне дали повязку и разрешили выходить в патруль.
