В его лбу появилось черное отверстие, и тут же с пробитым горлом рухнул оаковец в бандане. Крстич успел выстрелить еще дважды, куда-то в листву. А потом его тучное тело приняло в себя полсотни автоматных пуль, и Крстич умер еще до того, как упал на землю.
Смук с яростью пнул мертвого оаковца под ребра, заорал в телефон:
– Убирайся, Милич! Вон с моей земли! Поймаю – спущу с тебя кожу! Беги, тварь!
* * *
Милич выслушал вопли Смука холодно и спокойно.
– Твой жизненный путь подходит к концу, Фитим Болла, – ответил он. – Готовься к вечным мукам.
Аккуратно повесил трубку. Оглядел стол. Взял несколько листов бумаги и начал промакивать разлитый кофе.
* * *
Оаковцы замерли, кто где был, глядя на отвернувшегося командира. Смук стоял с набыченной шеей и сгорбленными плечами. Потом обернулся с шальной ухмылкой, махнул рукой:
– Здесь – все. Грузимся и уезжаем.
И широким шагом ушел с площади в улочку, где ждала бронемашина. На его пути за невысоким забором одного из домов на верхней ступеньке крыльца сидел смуглый жилистый мужчина лет сорока.
– Добрый день, косовар! – поприветствовал его Смук.
Тот посмотрел безучастно и недоверчиво, чуть заметно кивнул в ответ.
– Гляди веселей! – посоветовал Смук. – Сербы больше не будут путаться под ногами. Живи спокойно! Дарю тебе Раковицу! Владей!
И прошел мимо. А косовар долго смотрел ему вслед. Его лицо не выражало ничего.
* * *
Беза показал бойцам на очередной дом:
– Этот? Не перепутай, командира бесят ошибки!
– Тот самый! – подтвердил один из оаковцев. – Вон, танковые следы у ворот.
Они зашли во двор, переступили через мертвую старуху. Каждый из бойцов тащил по канистре. Дело пошло быстро. Один полил бензином сложенные у стены дрова, второй – дверь и крыльцо, третий подошел к распахнутому окну, плеснул туда. В комнате работал телевизор.
– Акуна матата! – радостно пела и танцевала маленькая клыкастая свинья.
Пламя поднялось с трех сторон одновременно, жадно заурчало, завыло.
Беза, не оборачиваясь, повел своих людей дальше – им оставалось навестить еще два дома.
* * *
Немой Вукашин сидел на лавочке у крыльца, опираясь руками на сучковатую палку. Не шевелился, не моргал, даже не было видно, что он дышит.
Воздух пах гарью. Сквозь дымную пелену старик смотрел, как уезжают из села два грузовика и бронемашина. Из уголка его глаза выкатилась одна-единственная слеза.
Глава 25
«Гнездо», территория под контролем ОАК
Автономный край Косово, Югославия
Июнь 1999 года
Как всегда после серьезных операций, оставшиеся в «Гнезде» вышли встречать ударную группу. Медленно открылись тяжелые ворота, год назад по приказу Смука обшитые листовым железом. Бронемашина и грузовики миновали пулеметные гнезда по обе стороны дороги, въехали в ворота, перевалили через бетонный мост и остановились на площадке у солдатского лагеря.
Старшим на базе оставался помощник Амира турок Мехмет. Он пока не вжился в новую роль и вел себя неуклюже.
– Как прошло? – спросил он у Смука, едва тот ступил на землю.
Спросил нарочито расслабленно, по-компанейски, не по рангу. Хашим, вылезший из бронемашины вслед за Смуком, скривился. Даже он не позволял себе так разговаривать с командиром, хотя и мог – по праву ветерана. Он убивал сербских полицейских и наводил ужас на югославские власти, когда никакой ОАК еще не было и в помине, а студент Фитим Болла бегал в Люцерне и Женеве по эмигрантским кружкам и заседаниям Народного движения Косова. Не выпустить ли наглому турчонку кишки, подумал Хашим мельком.
Но командир сегодня был благодушен и встревожен одновременно. Панибратство сошло Мехмету с рук.
– Плодотворно, – сказал Смук, давая понять, что не нуждается в светской беседе.
Из грузовиков спрыгивали на землю бойцы Бледного, Безы, Хашима. Перебрасывались шуточками, приветствовали «тылы». Выгрузили пленных. Их было трое – Деян, Ненад и хорошенькая сербка.
Мехмет заулыбался, подошел к девушке, взял ее двумя пальцами за щеки. Та задергалась, попыталась отстраниться:
– Пустите… пожалуйста!
Мехмет обернулся к Хашиму, спросил:
– Чье?
Да, подумал Хашим, выпустить. Как-нибудь при случае.
Смук незаинтересованно пожал плечами:
– Общее. Порадуй ребят, а то после Селины все нервные.
И добавил подошедшему Безе:
– А этих двоих – ко мне, прямо сейчас. И накрой нам стол с видом. Давно у нас не было гостей.
Девушка не понимала по-албански и испуганно переводила взгляд со Смука на его помощников и обратно. Бойцы Безы повели сербов вверх по склону к штабному шатру.
Мехмет подозвал своих, двое оаковцев подхватили сербку под локти.
– Не надо! Пожалуйста! – закричала она.
Мехмет отвесил ей тяжелую хлесткую оплеуху. Придвинулся вплотную, сказал на сербском с сильным турецким акцентом:
– Молчать! Молчишь – живешь. Поняла?
Девушка тихо заскулила сквозь зубы, опустила голову. Люди Мехмета уволокли ее в лагерь.
Смук направился к себе. Маленький отдельный коттедж, отдаленно напоминающий швейцарские шале, стоял ближе к вершине холма, метрах в пятидесяти от желтого дома. Сюда входа не было никому. Точнее, почти никому.
Смук вошел к себе, оставил оружие в прихожей. Разделся до пояса, в ванной комнате набрал полную раковину воды, плеснул на лицо. Посмотрелся в зеркало. Почувствовал движение за спиной.
Тонкие цепкие пальцы скользнули по его спине от талии к плечам.
– Как прошло? – вопрос повторился, но задан был тихо и участливо.
Смук поймал руку у себя на плече, на секунду прижался к ней щекой. Тонкий шелк черной блузки был прохладным. Легкий аромат духов возбуждал.
– Под ноль. На одно село без сербов стало больше. Плюс выманили людей Милича. Передал ему привет.
Почувствовал, как нежное сильное тело прижимается к его спине. Теплые ладони обогнули его бока, всползли по груди, коснулись сосков. Мозг затуманился. Захотелось все отложить. Унести ее наверх в спальню. Почувствовать себя обычным мужчиной, насладиться своей женщиной.
Смук неохотно отодвинул от себя ее ласковые руки.
– Нельзя сейчас. Разомлею. Чувствую что-то плохое. Кто-то лезет на мою территорию. Свои? Чужие? Надо разобраться…
Он снова взглянул в зеркало на себя – и на нее, безмолвно застывшую за его плечом.
