Это был удар ниже пояса, причем для обоих. Брегич тяжело задышал, покраснел.
– Дядя Драган, не рви мне душу. Я подчиняюсь приказу. Сейчас мы забрали десятерых раненых. Последних лежачих вывезем завтра, не позже одиннадцати утра. Но технику и людей я обязан сегодня вернуть в город в казармы. На рассвете начинается отвод войск из края.
Милич молчал, все еще не веря в происходящее.
– Звони своему начальству, звони в министерство, проси подкрепление, – посоветовал Брегич. – Сейчас семнадцать тридцать. Охрана госпиталя с двадцати часов переходит под твою ответственность. Почему тебя не предупредили заблаговременно – убей, не знаю. Везде сейчас хаос. Прости, я не могу оставить тебе своих ребят. Сколько у тебя людей?
– На эту ночь больше семи человек не смогу собрать. Слишком много объектов.
Брегич надул щеки, медленно выдохнул.
– Ладно, давай так. Тяжелая техника уже вся ушла за Приштину, но в Глоговаце остается арьегард. Пара бронемашин, рота связи плюс два взвода отсюда. Пусть твои хорошенько запрутся изнутри, а несколько человек контролируют периметр. Если вдруг кто-то снаружи попробует прорваться в госпиталь, у твоих парней будет время вызвать подмогу. Тревожная группа будет всю ночь в полной готовности, по сигналу через пятнадцать минут будет здесь. Частоты те же, что обычно.
Брегич поднялся, крепко пожал Миличу руку.
Шаталов припарковал пикап у ограды госпиталя. Из ворот выехала полицейская машина. Рассерженный Милич сидел на переднем сиденье, сложив руки на груди, и Шаталова не заметил.
* * *
Йован Слович окликнул Ясну в перевязочной:
– Ясна? Вам разве не передали? Вас внизу ждет какой-то полицейский в штатском. Уже полчаса, наверное!
Ясна бинтовала голову бледному пареньку-артиллеристу.
– Полицейский? – удивленно переспросила она, посмотрела на часы. – А, полицейский!
* * *
Шаталов с букетом полевых цветов за спиной стоял чуть в стороне от главного входа, покачивался с пяток на носки. Из дверей быстро вышла, почти выбежала Ясна. Порыв ветра взметнул халат, как белые крылья за ее спиной.
– Извини, пожалуйста, я совсем закрутилась! – улыбнулась она и чмокнула Шаталова в щеку. – Сейчас переоденусь и спущусь, ладно? Я быстро, честное слово!
– Погоди, не надо…
– Идти в кафану в халате – так себе идея! – убежденно сказала Ясна. – Здесь, между прочим, женщинам вообще в кафаны как-то не принято ходить. А единственный ресторан закрылся еще до моего приезда.
Шаталов извлек из-за спины букет, протянул Ясне:
– Лучшие, что нашлись.
Ясна взяла цветы, внимательно рассмотрела, кивнула:
– Вижу! На лугу, наверное, совсем ничего не осталось. Кстати, добрый вечер!
Довольно уткнулась в букет, испачкав кончик носа в желтой пыльце.
– Очень кстати! И тебе добрый вечер. Замри!
Шаталов провел пальцами по ее носу, осторожно смахнул пыльцу.
– У меня не получится сегодня. Прости. Обстоятельства изменились…
Ясна постаралась сохранить улыбку.
– Обстоятельства? Что случилось? Тебя разыскала предпоследняя жена? Не знаю, что и сказать!
– Срочное дело. Работа. Не могу отложить.
– Работа… Знакомо, – вздохнула Ясна. – Надо бы рассердиться, бросить цветы, наговорить глупостей… Но что-то так неспокойно… Совсем шуметь не хочется. Когда у тебя будет другой свободный вечер?
Шаталов провел ладонью по ее волосам.
– Даже не знаю, Ясна.
Она покачала головой:
– Плохо. Совсем свою жизнь не планируешь. Тогда иди. Хотя не иди!
Ясна шагнула к Шаталову, крепко и долго поцеловала его в губы.
– Спасибо за цветы. Теперь иди.
– Как только я…
Она выставила перед собой ладонь:
– Тщщ! Ничего не говори. Плохая примета. Просто иди.
Шаталов неуверенно сделал шаг в сторону.
– Береги себя! – Ясна взбежала по ступенькам, толкнула тяжелую дверь.
– И ты… – ответил он, но на крыльце уже никого не было.
У ворот госпиталя Шаталов посторонился, чтобы дать проехать женщине на мотороллере. Она была одета в черное, голову покрывал черный платок, завязанный под подбородком, солнцезащитные очки с крупными стеклами скрывали половину лица. Но и оставшейся половины хватало, чтобы отметить резкую, запоминающуюся красоту. Женщина одними губами улыбнулась Шаталову и проехала к приемному покою.
Он вышел за ворота, сел за руль. Что-то шло не так. С полминуты Шаталов сидел неподвижно, перебирая в памяти все события дня, но так и не разобрался, откуда заползла в душу липкая, зябкая тревога. Он завел двигатель и вырулил с обочины на дорогу к Глоговацу.
А женщина в черном поставила мотороллер чуть в стороне от главного входа. Из госпиталя вышел завотделением Слович. Проходя мимо нее, кивнул рассеянно, потом удивленно обернулся:
– Сегодня раньше обычного, Ветон?
* * *
Бек исчезал из квартиры Радо и появлялся снова. Времени на подготовку операции у них было всего ничего, и то уже истекало. Стол в комнате покрылся слоем топографических карт, синек с чертежами, фотографий и исчерканных эскизов со схемой летного поля «Слатины».
Шаталов сообщил Миличу, что напал на след связных Смука и рассчитывает через них захватить рыбу покрупнее. В другое время комиссар заинтересовался бы и потребовал подробностей. Но сейчас все силовые структуры в крае лихорадило. Военные уходили насовсем, и перед каждым полицейским вставал сложнейший выбор: эвакуироваться, пока не поздно, или остаться – на свой страх и риск. Милич мотался между Глоговацем и Приштиной, а больше Шаталову отчитываться было не перед кем.
Он познакомил Бека с Маевским. Те на удивление легко нашли общий язык. То ли Маевского поменяла первая боевая вылазка, то ли мудрый Бек лучше разобрался в эмигрантской психологии.
Шаталов незаметно для себя стал все больше полагаться на Цветко. Школьный учитель оказался настоящим бойцом и толковым помощником. После Селины, когда они уезжали из госпиталя, Цветко показал Шаталову дрожащие пальцы.
– Это скоро пройдет, Радо? – спросил он.
– Пройдет, – сказал Шаталов.
– Я никогда раньше не стрелял в… живое.
Цветко и Небойша два дня прятались в виноградниках, по заданию Бека наблюдая за аэропортом. Аккуратно записывали все, что видели. Во сколько сменяется караул на блокпостах, какие здания под охраной, где расположился командир, приезжают ли посторонние.
Шаталов провел с ними несколько часов и был вознагражден: на крыльце одного из зданий появился знакомый по фотографиям десятник Смука по имени Куштрим.
