Шепот, как сквозняк, пробежал по залу.
– Подробные инструкции выданы всем командирам, участвующим в операции. Нам предстоит переброска на дальнее расстояние. Мы не имеем права потерять по техническим причинам ни одной единицы боевой техники и сопровождающего транспорта. Не подведите, братцы!
Саня Зуев недоуменно кивнул Самарцеву: что, мол, такое? Тот неуверенно пожал плечами. Коновалов свесился в проход и дернул за рукав Цыбулю. На них сердито покосился офицер из заднего ряда.
Платов продолжал:
– Здесь находятся все, кто завтра покинет расположение части. Приготовьтесь к перемещению на новые позиции. Увольнительные с настоящего момента запрещены. Сегодня до двадцати ноль-ноль всем написать письма домой. Это не пожелание, это приказ.
– Чёй-то? – громким шепотом спросил Коновалов.
Цыбуля молча нарисовал пальцем на спинке кресла перед собой большую букву К.
* * *
Марш-бросок – это не патрулирование местности и не тренировка на полигоне. Вернуться в исходную точку не удастся. Все необходимое для жизнедеятельности экипажей, поддержания техники в рабочем состоянии и, наконец, ведения продолжительных боевых действий должно быть изъято из хранилищ, учтено, упаковано и погружено разумным образом – что-то непосредственно в бронетехнику, а остальное – в грузовики сопровождения.
Подготовка к марш-броску шла за закрытыми дверями. За расположением российских миротворцев круглосуточно наблюдали чуткие соседи, и не следовало давать им лишний повод для подозрений. Это неизбежно усложнило погрузку. Для доступа к арсеналу пришлось использовать технические коридоры. По цепочке из рук в руки передавались ящики со снарядами, цинк, рулоны крупнокалиберных пулеметных лент.
Не проще оказалось с продовольственным складом. Черным ходом в гаражное хозяйство и ангар бронетехники перетаскивались коробки с сухпайками, бутыли с питьевой водой, мешки с крупами и сухофруктами.
Механики спешно проверяли и перепроверяли техническое состояние подвижного состава. При малейшем намеке на возможную неисправность принимались решения о замене единицы техники на аналогичную.
Вечером каждому участнику марш-броска предстояло остаться один на один с чистым листом бумаги. Приказ написать письмо мог означать только одно: возможно, слова на этом листе бумаги окажутся самыми последними. И что вложить в эти слова, чем поделиться с родителями и любимыми?
А в мастерской заработал сверлильный станок. По инициативе вездесущего Цыбули группа умельцев наладила производство «медальонов-смертников». Коновалов и Зуев раздавали желающим – строго по одному комплекту в руки – тончайшие листочки папиросной бумаги и стреляные гильзы от «калаша». Бойцы записывали личные данные и засовывали листочки в латунные цилиндры. Самарцев тисками сплющивал открытую сторону гильзы, запирая медальон, а Цыбуля просверливал в нем дырку, чтобы можно было продернуть шнурок или цепочку.
Желающих было хоть отбавляй. Ведь недаром товарищ полковник сказал так: «На сегодня мы – лицо российской армии. И мы должны быть готовы к любому развитию событий вплоть до полномасштабного боевого столкновения с противником».
– Вроде радоваться надо, – сказал Коля Коновалов. – А я робею чего-то.
– Будем живы – не помрем, дéсанты! – подбодрил народ неунывающий Цыбуля.
Папочка его, как и следовало ожидать, очень даже пригодилась. От бортов бронетранспортеров отлеплялись картонные трафареты, и на месте «SFOR» возникала принципиально иная надпись: «KFOR». Kosovo Force.
Глава 28
Окрестности города Глоговац, автономный край Косово, Югославия
10 июня 1999 года
Взошла луна. В небе не было ни облачка. Цикады трещали без перебоя. Где-то вдали кричала ночная птица. Двое полицейских с комфортом разместились на крыше госпиталя – притащили себе по паре матрасов из подвала, достали термос с кофе. Военные, уходя, передали Миличу два прибора ночного видения. Полицейские подкалывали друг друга, изображали из себя то терминаторов, то робокопов, то универсальных солдат. Оба были хорошими стрелками и экипированы соответственно. Вокруг госпиталя во все стороны раскинулось безлюдное пространство. Тишь да благодать.
В темном коридоре второго этажа свет горел только у аварийных выходов и у поста дежурной медсестры. Кроме того, Ветон зажгла настольную лампу – разбирала рецепты.
Почти напротив нее у дверей «особой» палаты с ранеными оаковцами сидели немолодой усатый полицейский и курсант-стажер.
– «Особое», как там у вас? – ожила рация.
– «Особое» – без особых сложностей, – ответил усатый. – Все тихо, отбой.
– Стажер у тебя? Гони вниз, пока он не уснул. Отбой.
Усатый кивнул напарнику:
– Слышал?
Тот не выразил особого восторга:
– Опять отправит форточки проверять. Надоело уже.
– Давай-давай, двигай, а то задница вперед усов вырастет!
Стажер неохотно поднялся, побрел на первый этаж. Ветон оторвалась от бумаг, проводила парня оценивающим взглядом. Усатый заметил это, улыбнулся:
– Симпатичный, а?
– Не знаю. С таким мальчиком только куличики лепить.
– Все смотрю на тебя, всегда в ночную выходишь. И не скучно ночами дежурить?
– Может, и скучно. Развеселить все равно некому.
Усатый сел ровнее, слегка втянул живот.
– Такой красивой девушке – и некому?
Ветон встала, вышла из-за стойки, демонстративно потягиваясь. Под распахнутым халатом виднелись юбка и блузка.
– Небось, каждой сестричке такие комплименты отпускаешь? Ишь, ловелас.
– Вовсе и не каждой. Исключительно красивым.
Ветон усмехнулась:
– Разбираешься, что ли?
– А ты проверь! – предложил усатый.
Ветон подошла к нему вплотную, легко погладила по волосам:
– Ты же мне в отцы годишься.
Полицейский совсем осмелел, провел пальцами по ее бедру. Сказал со значением:
– А я не только в отцы гожусь.
– Ну, об этом я давно уже догадалась… Ты же здесь уже третий месяц?
Не отстранилась, напротив, запустила пальцы ему в волосы. Полицейский польщенно улыбнулся, подтянул ее к себе еще ближе.
– Я на тебя тоже глаз давно положил.
– Что ж молчал? – строго спросила Ветон, положила руку ему на затылок, пальцами скользнула под воротник, погладила шею.
– Вот, говорю.
Ветон чуть поддернула юбку и уселась верхом к полицейскому на колени. Прошептала:
– Молодец, что сказал. А твои друзья не припрутся сюда?
Полицейский жадно смял ладонями ее груди.
