– Передам. Что-то еще?
Смук предпочел бы завершить разговор, но у Робин было другое мнение.
– Наверное, тебе будет интересно, Саймон. Русские обыграли нас с тобой и взяли аэропорт. Но теперь мы их заперли, как медведя в берлоге: к ним никто не прилетит в усиление, они ни во что больше не смогут вмешаться.
– Приятно слышать, – сказал Смук.
– Впереди сложное время, Саймон. Мы хотим, чтобы в структурах новой власти ты занял должное положение, высокий пост. Спокойно готовься к параду в Приштине. Несмотря на твои ошибки, мы поддержим тебя.
Они обменялись еще парой вежливых фраз, и, наконец, Робин соизволила попрощаться.
Смук больше не мог лежать, иначе голова взорвалась бы, как скисший арбуз. Сначала он ходил из угла в угол, пытаясь понять, как угодил в ловушку. Поймали! Поймали, как рыбу на блесну! На блестящий самолетик, на большие деньги, на помощь и поддержку, по которым скоро закапают проценты…
Едва в состоянии дышать от бешенства, он вышел на воздух. Как рыбу!
Потом Смук вспомнил о маловажном, но приятном и успокаивающем деле. Он обошел «шале» и вдоль глухой стены спустился по каменистой осыпи ко входу в подвал. Там стоял небольшой собачий вольер, сетчатый куб, метр по каждой стороне. В нем шевелилось скрюченное голое существо. При виде приближающегося Смука существо забилось в клетке, захрипело, завыло, разевая окровавленную безъязыкую пасть.
Только на Ветон и можно положиться, подумал Смук. Подошел к клетке, сел на корточки, тихо позвал:
– Как дела, комендант Чарич?
Аэропорт «Слатина», автономный край Косово, Югославия
12 июня 1999 года
– Коль, а Коль?
Солнце словно издевалось: зависло над блокпостом номер один, и ни туда ни сюда. «Девятнадцатый» нагрелся так, что воздух над броней можно было резать ломтями и раскладывать по блюдцам. Ни облачка, ни ветерка. Цыбуля прятался под козырьком сторожевой будки, Коновалов – под колесом бронетранспортера в узкой полоские тени.
– М?
Даже звук вяз в мареве, тек лениво, таял по пути.
– А ты в Средней Азии был когда-нибудь?
Коновалов улыбнулся, вспоминая:
– В Самарканде был, в Бухаре, в Ташкенте. На экскурсии с родителями. Давно.
– Там что, еще жарче?
Цыбуля зажмурился, вытер рукавом пот с бровей, поднял бинокль к глазам. Перед ним поплыли пригороды Приштины. Много домов сгоревших или горящих, много разграбленных, без стекол в окнах. Взгляд задержался на тракторе с прицепом, по бортам разместилась целая семья: четверо взрослых, трое детей.
– Не помню. Дыни помню, у нас в Петрозаводске таких не бывает.
Трактор остановился у дома с заколоченными окнами. Молодой парень спрыгнул из прицепа на землю, подошел к калитке, стал рассматривать замок. Обернулся, что-то сказал остальным, те начали выгружаться.
– Только дыни и помнишь?
– Почему? Арбузы еще. Ломаешь его, а серединка вся как в кристаллах – такие сладкие.
Старый дед вылез из трактора и протянул парню топор с длинной рукоятью. Идущий по улице прохожий ускорил шаг.
– Тьфу ты! Только о еде и можешь… – вяло ругнулся Цыбуля. – Ты смотри, что делает!
Парень с размаху рубанул топором калитку. Замок слетел вместе со скобой, и вся семья устремилась во двор.
– Куда – смотри? – Коновалов нехотя поднялся, отряхнул штаны, подошел к будке.
Парень тем временем выбил входную дверь. Все скрылись в доме, только дед заковылял по двору к сараю.
Коновалов забрал у напарника бинокль, приник к окулярам.
Женщины выволокли из дома скрученный в рулон ковер, потащили картины, посуду, белье. Парень появился в дверях в обнимку с унитазом, аж светясь от счастья. Дед приволок из сарая лопаты и грабли. Дети носились туда-сюда, загружая в прицеп банки с консервами, настольные лампы, детские игрушки.
– Средь бела дня! – растерянно сказал Цыбуля. – Ни полиции, никого!
– Наверное, хозяева уехали, а приглядеть некому. Везде воруют.
Еще двое прохожих прошли мимо, старательно не замечая происходящего.
Цыбуля замотал головой:
– Не-е, это не воровство, это по-другому называется.
– Почему это?
– А потому что мародерство! – сплюнул, спустился с крыльца, пнул БТР по колесу. – И ни хрена ты с этим не сделаешь! Видишь же – это не бандиты какие-нибудь. Обычные крестьяне. Хозяйственные! Сербы уехали – так что ж добру пропадать?
Коновалов продолжал смотреть в бинокль.
Из дома выносили последнее: банки с краской, туалетную бумагу, связанные веревкой стопки газет. Громоздкий допотопный телевизор и лакированную тумбу взгромоздили поверх всего остального. Прицеп заполнился «с горкой».
Пока все рассаживались, парень вернулся в дом. Вскоре вышел, вытряхивая под ноги остатки жидкости из полупрозрачной бутыли.
Коля Коновалов, которого обычно ничем не проймешь, хоть кол на голове теши, тут заволновался, засопел.
– Зачем? Зачем так-то?
Парень чиркнул зажигалкой, поджег клок газетной бумаги и швырнул его в дверь. Дом вспыхнул как свечка. Дети в прицепе захлопали в ладоши от восторга. Парень подбежал к трактору, что-то весело объясняя, прыгнул к ним. Трактор тронулся.
– Цыбуль! Цыбуль, они дом спалили!
Цыбуля зло вышагивал от переднего колеса БТР к заднему.
– Это же чей-то был дом! – Коля не находил себе места. – Кто-то строил его, крышу крыл, полы в нем мыл, пыль вытирал. Почему они так? Это же не их!
– А вот потому, что это не их, суки бездушные! Меня, Коля, больше волнует вот какой вопрос: мы тут так и будем сидеть, квадратик взлетной полосы беречь? Это важно, понимаю, стратегия-политика, но если мне каждый день будут такое кино показывать, – Цыбуля ткнул трясущимся пальцем в сторону горящего дома, – то я точно быстро с катушек съеду!
– Мотор!
– Какой еще…
Коновалов уже бежал к «девятнадцатому»:
– Я в печку, ты к бревну, по инструкции! Едет кто-то.
И нырнул в башню. Цыбуля поправил на плече автомат, подошел к шлагбауму. Из-за поворота показалась старая разбитая легковушка, в салоне – трое.
Увидев блокпост, водитель остановился метрах в тридцати, развернул машину поперек дороги. Темноволосые бородатые мужики через открытые окна уставились на Цыбулю. После минутной игры в гляделки один медленно провел большим пальцем себе по горлу. Машина тронулась и вскоре скрылась из виду.
– И что это было? – высунулся из башни Коновалов.
Цыбуля пожал плечами:
– Альтернативное мнение.
