Впрочем, ничего удивительного. Что бы ни происходило на свете, Зона не меняется. Время не властно над ней. И даже если нависнет опасность над ее сверкающим сердцем, всегда найдется идиот, который прикроет его своим телом от смертельного удара.
– Не знаю, – сказал я – и удивился. Думал, что выхаркну слова вместе с кровью, если, конечно, сумею их произнести, но ничего такого не произошло. Впрочем, слов тоже не было, как и движения моих губ. Я словно стал частью тьмы, уже поглотившей меня, а тьма, как известно, не умеет разговаривать и плеваться человеческой кровью.
Но, тем не менее, Зона поняла меня.
Ее живые, внимательные глаза цвета черного грозового неба словно смотрели прямо в мою душу, пронзая ее взглядом насквозь, выворачивая наизнанку. Перед таким взглядом не солжешь, не скроешь того, что очень хотелось бы утаить.
– Знаешь, – покачала она головой. – Всё ты знаешь, сталкер. Просто ты такой. Не можешь иначе. Я же тебе всё сказала еще в первую нашу встречу, а ты не услышал. Не захотел услышать и понять. Сегодня ты вновь выполнил свое Предназначение, которое ненавидишь – и которое давно уже стало частью тебя. Как бы ни хотел ты перестать быть самим собой, не получится у тебя это никогда. Ты всегда останешься тем, кто ты есть. Снайпером. Человеком. Потому я тебя и выбрала.
– Выбрала для того, чтобы отнять всё, что мне было дорого? – горько усмехнулся я. – Жизнь не в счет. Она для меня не особо ценна, и ты это знаешь.
– Знаю, – кивнула старушка. – И поэтому я здесь. Чтобы вернуть тебе Долг Жизни, священный во всех вселенных Розы Миров. Сегодня ты спас меня от гибели, поэтому проси всё, что захочешь. Мои возможности не беспредельны, но я постараюсь, чтобы ты получил то, что заслуживаешь.
– Ну да, – хмыкнул я, отчего тьма недовольно колыхнулась, словно черный занавес, потревоженный зрителем, тайком пробравшимся на сцену. – А потом мне или балка упадет на голову вместо денег, или глаза вывалятся, либо превращусь в серебряную статую наподобие Директора…
– Сегодня всё будет по-другому, – покачала головой Зона. – Хочешь, Маша к тебе вернется? Не мутантом, а реальной женщиной. Любящей. Настоящей. Или Рут оживет. Не мертвецом-зомби придет к тебе, а девушкой, которую ты помнишь, хоть и всеми силами стараешься забыть. В нее и любовь к тебе вкладывать не придется, она ради неё умерла. И ты это тоже знаешь.
Зона не изменила себе. Как всегда, била по самому больному. В гробу я видал такую закалку и такие испытания, когда она, распроклятая, даже умереть не дает по-человечески, на пороге чертогов Сестры продолжая мучить!
– Не надо мне от тебя ничего, – глухо проговорил я. – Если я сам не смог изменить свое прошлое, то пусть оно останется в прошлом. Но коли и вправду хочешь помочь, отправь Японца к его дочери. Она единственное, что у него осталось.
Зона молчала, внимательно глядя не меня, словно ученый, изучающий невиданного ранее мутанта.
– Не понимаю я тебя, сталкер, – наконец проговорила она. – Почему ты всегда и всех просишь за других? Не пора ли о себе подумать?
– Чего уж тут думать? – невесело хмыкнул я. – Поздно думать-то. Помираю я, Зона. Если только уже не помер и ты со своими беседами есть не что иное, как посмертные глюки сдохшего мозга, что-то типа конвульсий. Последнего дрыганья напоследок.
– Нет, ты сегодня не умрешь, – покачала головой Зона. – Никогда никому должна не была и сейчас не собираюсь. А еще, человек, я вижу твое настоящее желание. И ты обретешь то, что заслужил…
Тьма становилась всё гуще, и в ней быстро тонуло светлое пятно, в котором еще можно было различить силуэт старухи, уходящей вдаль. Но продолжалось это недолго. Внезапно резкая боль в груди заставила меня невольно вскрикнуть…
И я услышал свой крик, которого не должно было быть. Не орут с развороченной грудью. Нечем, когда ребра сломаны, а лёгкие порваны их обломками в лоскуты. Но я орал от боли, одновременно пытаясь проморгаться, чтоб разогнать темень перед глазами. Которая, кстати, очень неохотно разгонялась. При этом я чувствовал, что кто-то или что-то со страшной силой давит мне на грудь, прямо под ключицами. Настолько сильно, что мне ничего не оставалось делать, как рубануть предплечьем, словно топором, по тому, что давило…
Получилось не очень.
Слабо получилось, я словно по стальной палке ударил. Но по крайней мере я понял, что у меня есть предплечье и, соответственно, остальное тело, которое умеет чувствовать боль. Которая, кстати, после моего удара отпустила.
– Как ты это сделал? – раздался слегка шепелявый голос над моей головой.
– Давление на точки ю-фу применяется при рефлекторной остановке дыхания, возникшей после сильного удара в грудь или солнечное сплетение, – ответил обычно невозмутимый голос, в котором я на этот раз с удивлением услышал тревогу.
– Опять ты… со своими точками, – прохрипел я – и закашлялся. Но на этот раз не кровью, а элементарно своими же собственными слюнями, которые натекли в пасть и сейчас попали в дыхательное горло.
Я кашлял надрывно и с удовольствием, осознавая, что жив и что вновь – пусть смутно пока – могу видеть Японца и уродливого ктулху, не мигая смотрящего на меня своими белыми глазками и озабоченно шевелящего ротовыми щупальцами. Удивительно. Разве я не умер? Своими же глазами видел, как меня разворотило тем тараном до самого позвоночника!
О чем я и спросил, прокашлявшись наконец и приподнимаясь на локте с бетонного холодного пола, на котором лежал.
– А я разве не окочурился?
– Мы думали, что да, – кивнул Японец. – И я, и Хащщ видели, что тебя проткнуло тараном. Вроде видели. А может, и нет. В горячке боя чего только не почудится.
– Дедушка говорил, что двоих не глючит, – авторитетно заявил Хащщ.
– Так-то оно так, – согласился Японец. – Но потом, когда мы разделались с этими психами, глядим – ты лежишь на полу, спиной к Монументу прислонившись, а возле тебя рассыпаны осколки того здоровенного кроваво-красного кристалла, что был засунут в трубу тарана. Получается, он в тебя ударил – и рассыпался, а нам показалось, что он тебя пропорол и это из тебя кровь хлестанула.
– Хилая версия, – скривился ктулху, будто хлебнул несвежей крови. – Но другой у нас нету. Короче, остановимся на том, что ты жив, и вместе мы спасли Зону от Большого Выброса.
– И вновь нарушили Закон якудзы, запрещающий влиять на ход времени, – мрачно заметил Японец.
– Да так ли уж нужно соблюдать закон, который одобряет гибель многих живых существ? – пожал плечами Хащщ. – По мне, так нафиг такой закон не нужен.
Сказал – и прислушался.
В тоннеле, через который мы пришли, слышался отдаленный гул, похожий на удары многих кованых ботинок по бетонному полу.
– Похоже, штурмовики повыскакивали из своих танков и теперь ломятся сюда спасать Зону, – заметил Японец.
– Поэтому нам точно пора сваливать, – продолжил мысль Хащщ. – Хомо обычно стреляют, а потом думают. Разумеется, к вам это не относится, но исключения лишь подтверждают правило.
